Ната Лакомка - Обман Розы

Пока я перечитывала послание, убедившись, что все было прочитано от слова до слова, маэстро схватил корзину и водрузил ее на подоконник.

– Что же вы делаете?! – закричала я, бросаясь, чтобы убрать цветы.

Но маэстро встал у меня на пути, не позволяя подойти к окну. С неожиданной для такого коротышки силой он схватил меня за локти и сильно встряхнул. Восторги и дурашливость мгновенно исчезли, и на меня смотрел уже другой маэстро Панчини – вовсе не поклонник театрального искусства, а расчетливый и холодный коммерсант.

– В этот раз тебе придется спрятать шипы, моя дорогая Роза, – сказал он тихо, и в его голосе мне послышалась угроза. – Ты считаешь, можешь отказывать господам? Воротить от них свой хорошенький носик? Очнись! Пока тебе везло, но везение может закончиться.

– О чем вы? – я вырвалась из его рук, но он по-прежнему не давал мне подойти к корзине.

– Тебе везло, что никто из этих важных господ не стал с тобой связываться. А что касается меня – я каждую ночь кошмары вижу, потому что жду, как однажды кто-то из этих господ подключит свои связи и прикроет наш балаган к чертям собачьим!

– Разве в этом будет моя вина? Насколько я помню, у вас театр, а не бордель!

– Это жизнь, цветочек, – деловито сказал маэстро Панчини, достал из кармашка жилетки часы, взглянул на них и удовлетворенно кивнул. – Советую тебе приготовиться к восьми часам и подумать о том, что ты живешь в квартире, которую оплачивает театр. Девчонки и так возмущаются, почему они вынуждены одаривать благосклонностью и толстых, и старых, а Розочка живет, как графиня – не иначе бережет себя для короля. Я долго терпел, но терпению приходит конец. Особенно, когда кто-то дарит тебе розы стоимостью три золотых штука.

– Как у вас совести хватает говорить мне такое, – произнесла я с трудом, до того он огорошил меня этой речью.

Маэстро засмеялся и вновь превратился в добродушного восторженного толстяка, каким я привыкла его видеть:

– Ну что ты такая злючка-колючка, Розочка? – он молитвенно воздел руки. – Прими господина, посмотри, кто придет. Вдруг он тебе понравится!

– Не желаю никого принимать! – ответила я и невежливо толкнула маэстро в грудь.

Сняв корзину с окна, я гневно указала ему на дверь, и он вышел, на прощание подмигнув.

– Это твой последний шанс! – сказал он прежде, чем захлопнуть дверь. – Будешь важничать – выставлю из театра и из квартиры в два счета. Кэрри давно просится на твои роли!

Я осталась одна и закусила костяшки пальцев, чтобы прийти в себя.

Кэрри просит мои роли… Маэстро угрожает выгнать… Все это разозлило, а еще больше напугало. Если я и в самом деле лишусь работы и жилья, это будет… это будет катастрофой.

Я осторожно выглянула в окно, приподняв штору. Больше всего я опасалась увидеть там какого-нибудь господина с брюшком и гусиной зубочисткой, важно прохаживающегося по дорожке между липами и искоса посматривающего на здание театра.

Но по аллее гуляла только парочка – женщина держала мужчину под руку и что-то нежно шептала ему на ухо. Может, мне повезло, и мерзкий поступок маэстро Пначини не будет иметь последствий. Приславший розы просто подумает, что я отказала, и не придет.

Я опустила штору и обошла корзину с розами стороной, будто цветы были живыми существами, да еще и настроенными ко мне враждебно. Конечно же, я наступила на оброненную пуховку, и лебяжий пух превратился в грязно-белую кляксу.

Часы пробили восемь часов, когда ворвалась Дилия – наша лучшая актриса-травести и крикнула пронзительным голоском:

– Роза! Что сидишь?! К тебе посетители!

– Посетители? – я была в халате, потому что готовилась отправиться спать, и едва успела затянуть поясок и подвязать волосы лентой, когда дверь отворилась, и вошел гость, которого я совершенно не ждала.

Дама. Гость оказался дамой.

Я мгновенно оценила темно-лиловое платье, явно сшитое на заказ, с тончайшими кружевами в пять оборок, и бархатный сапожок, кокетливо выставленный из-под подола. На сапожке притаилась металлическая брошка-змейка – последний крик моды. Этот сапожок так поразил меня, что я не сразу догадалась посмотреть даме в лицо.

Она была в маске. В черной маске, оставляющей на показ только нежный белый подбородок и алые губы, сейчас приоткрытые в улыбке.

– Добрый вечер, мадемуазель Дюваль, – сказала дама. – Ах! И правда – какое удивительное сходство! Пожалуй, вблизи еще больше, чем на расстоянии. Взгляни, Коко, – она позвала кого-то из коридора.