Юлия Пульс - Невинность на замену, или Право первой ночи

Только спустя некоторое время поняла, что отвечаю на поцелуй и вторю его нежным движениям языка и мягких губ. Я ожидала чего угодно, но только не трепета от того, кто, как и другие, считал меня распутной девицей. А он продолжал осыпать мое лицо и шею легкими влажными прикосновениями, медленно, почти невесомо спускаясь все ниже, туда, где подстреленной птицей в страхе билось сердце. Прихватив губами через ткань затвердевший сосок, он припал ко второму. Сорочка треснула под натиском его пальцев, и теплая рука коснулась живота. Я задрожала с новой силой.

– Т-ш-ш, – провел ладонью по плечу и резко разорвал ткань на две половины, полностью меня оголяя.

Я распахнула глаза и устремила взгляд на макушку пшеничных волос, что медленно опускалась вдоль моего тела к тому месту, которого не касался ни один мужчина. Колени дрожали, когда граф разводил их в стороны, чтобы с новой силой прильнуть к нежным лепесткам губами.

Я ощутила то, что никогда не испытывала. Словно жаром обдало, и дыхание сперло, невольный стон сорвался с губ, и тепло разлилось внизу живота. Его язык выписывал внутри меня витиеватые узоры, и это было совсем не больно, наоборот очень приятно и волнительно. А вскоре я и вовсе ощутила волну возбуждения и даже подалась вперед навстречу его ласкам.

Сильные руки сжимали мои бедра до легкой необходимой сейчас боли, двигаясь в такт с языком. Он погружался все глубже, доводя меня до пика удовольствия, от которого я заерзала на простыне и стиснула зубы. А потом и вовсе застонала, потеряв всякий стыд.

Порыв воздуха обдал мою влажность, и лицо Имлина оказалось напротив моего. Он смотрел в мои глаза, а я в его, утопая в их бескрайней голубизне. Коснулся моих волос, намотал локон на палец и прошептал:

– Прекрасна, как бутон огненной далии. Нежна, как ее лепестки.

Я потянулась к его губам, с образом красивого и редкого лесного цветка в голове, с которым сравнил меня граф. Это было незабываемое чувство. Его объятия крепли, а твердость терлась о внутреннюю часть бедра. А через мгновение меня пронзила дикая боль, настолько жгучая, что я закричала, но мой крик был приглушен требовательным поцелуем. Я забилась под графом в попытках вырваться, чтобы спастись от боли, но он вдавил меня в кровать так, что даже пошевелиться было тяжело. Продолжал медленно двигаться во мне, а когда костер боли потух, лишь отголосками напоминая о себе, он остановился и посмотрел на меня не верящим и растерянным взглядом.

– И чиста, как далия, – произнес еле слышно, а у меня слезы выступили из уголков глаз. Он собрал их губами, покрыл шею поцелуями и начал двигаться во мне быстрее.

А когда все закончилось, он взял меня на руки и отнес в купель. Аккуратно погрузил в теплую воду и поцеловал. Ушел тихо, без слов и я осталась наедине с собой. С разбитой душой и опороченной честью. Долго плакала и смывала с себя остатки страсти, а потом вытерла слезы, накинула новую сорочку и вошла в комнату.

Посмотрела на кровать, где уже не было белой простыни. Следы крови просочились через ткань на перину, и я еще некоторое время смотрела на пятно невидящим взглядом. Все еще чувствовала отголоски боли, когда присела за стол и налила полный кубок вина. Не было никаких мыслей. Я просто смотрела на огонь в камине и пила, стараясь затушить ту боль, которая никогда не исчезнет и навсегда останется в моей душе. Не оторвала взгляд от пламени даже тогда, когда прислужница ворвалась в комнату без стука и принялась перестилать постель. Сделав свою работу, женщина на мгновение задержалась, будто хотела что-то сказать, но смолчала и ушла.

Вскоре хмель сморил настолько, что я дошла до кровати, уткнулась в подушку и уснула.

Сон мой оказался беспокойным, всю ночь мучили кошмары, в которых Безликий с лицом Имлина де Сагора узнал правду и лично тащил меня на костер. Он вел меня сквозь улюлюкающую толпу, а ко мне тянулись чьи-то руки, рвали платье и больно щипали за плечи, грудь и все те места, куда им удавалось дотянуться. Поэтому, когда кто-то тяжелый навалился на меня, обдав запахом хмеля, чуть не умерла от страха и отчаянно замолотила кулаками по мускулистой груди. Взвизгнула, когда некто легко подавил сопротивление, заломив руки кверху.

– Ну, же! Амалия! Это всего лишь я, Имлин! Не шуми, – прошептал мужчина, обдавая шею горячим дыханием, – на рассвете ты вернешься к мужу, но эти несколько часов принадлежат нам. Тебе ведь понравилось, м-м-м?

– Нет! – вырвалось невольно. Даже, если и так, ни за что не признаюсь. Воспоминание о кратковременной боли стерлось, а вот саднящее чувство утраты осталось. Граф забрал мою невинность, сломал мне жизнь, и теперь я не представляла, как жить дальше.