Алиса Ковалевская - До последнего вздоха

– Я сама посмотрю, – успокоила её, поняв, что она не знает.

Она боялась сделать что-то не так. Боялась, что я верну её обратно, словно не приглянувшуюся безделушку.

В прогревшемся за лето доме пахло деревом и ванилью. Мне нравилось, как проникающие сквозь окна розоватые солнечные лучи оставляют светлые пятна на ковре, как в них порой можно было различить пылинки. Нравились летние вечера, которые мы проводили в саду, и зимние – у камина в гостиной.

– Пойдём ужинать, – вошла я в кабинет.

Сидящий на углу стола Алекс поднял голову.

– Хватит работать, – подошла ближе и, забрав бумаги, положила рядом.

Оперлась на его бёдра и, дотянувшись, укусила за подбородок.

Быстро отступила, не дав Алексу прижать меня, и прошлась языком по своим губам.

– Ужинать, говоришь, – хмыкнул муж. На щеке его появилась ямочка. Медленно встал и, прищурившись, двинулся ко мне.

– Тебя уже даже Надия потеряла, Алекс, – с лёгким укором сказала я.

Его ладони оказались на моей заднице. Я выразительно глянула на него. Поднялась на носочки и почти коснулась губами его губ.

– Сделай милость, составь нам сегодня компанию, – шепнула и, пока он не успел опомниться, убрала его руки. У двери ещё раз посмотрела через плечо.

Алекс так и стоял посреди кабинета, расставив ноги на ширину плеч. Солнце светило ему в спину, создавая вокруг него ореол. То ли неуязвимости, то ли божественного сияния. Хрен поймёшь. На лицо падала тень, и щетина казалась темнее, чем есть.

Чертовски хорош мерзавец! Он сунул большие пальцы в петельки на поясе джинсов. Ямочка на щеке стала заметнее.

– Мы тебя ждём, – сказала строго, стараясь не реагировать на щекочащее чувство внизу живота. На нём были потёртые светлые джинсы и белая, немного мятая футболка, подчёркивающая бронзовый загар. Прядь выгоревших на солнце волос падала на лоб. Уголок его рта дёрнулся. Вот же сволочь!

Когда-то я была мёртвой. Думала, что больше уже не смогу чувствовать, мечтать. Моё тело было пустым, душа – исполосованной и вымазанной грязью. Этот мужчина сделал невозможное. Он воскресил меня, заполнил пустоту и вернул мне меня же саму. Я танцевала для него на борту яхты у берегов Майорки. Моё шёлковое платье прибивало к ногам солёным ветром, в небе кричали чайки, а плечи целовало солнце. Мы останавливали наши байки посреди дороги только затем, чтобы, сняв шлемы, столкнуться языками в голодном поцелуе. Мы уходили с приёмов и снимали номера в дешёвых мотелях. И даже выложенная белым мрамором уборная в Доме правительства нам была по нутру больше, чем президентский банкет.

Алекс был моим безумием, я – его волчицей. Он – моим воздухом, я – его музой. Он был моим, я – его. И, глядя на него, стоящего в лучах солнца, я знала: так будет до последнего моего вздоха. Я буду принадлежать ему, он – мне.

Сидя на подоконнике в детской, я смотрела на красноватую луну. Похожая на большое выпуклое яблоко, она, казалось, вот-вот скатится с чёрного полотна неба, придавив собой посмевшие преградить ей путь звёзды. Когда-то я слышала, что такую луну называют кровавой. Чем дольше я смотрела на неё, тем сильнее мной овладевала тревога.

Я потёрла запястье и, заставив себя отвести взгляд от окна, посмотрела сквозь царящий в детской мрак на Надию. Изголовье её кровати украшало корабельное рулевое колесо, с которого свисала плюшевая змейка. Как и я, она любила море. Любила бегать у кромки воды и ловить солёный ветер. Она любила блеск усыпанных камнями заколок в своих волосах и джем из собранных в саду нашего дома на побережье персиков. Но больше всего она любила Алекса. Как и я.

Поняв, что опять обхватила запястье, я отругала себя. Дурацкая, сродни инстинкту привычка, избавиться от которой у меня так и не получилось. Встала с подоконника. Порой, когда Алекс уезжал, я могла просидеть так до утра.

– Никогда ничего не бойся, – шепнула я, склонившись над постелью. – Мама-волчица загрызёт за своего волчонка любого. А уж папа… Папа у нас даже не волк. Он у нас барс. Большой снежный барс.

Тихонько улыбнулась собственным словам. Вдохнула сладковатый запах детского шампуня и, не удержавшись, прикрыла глаза.

– Как же я тебя люблю…

Сделала ещё один вдох и бесшумно вышла в коридор. Дом был погружён во тьму безветренной, пугающей своим спокойствием ночи. Только около нашей спальни тускло горел светильник.

Спустившись на первый этаж, я прошла в кабинет. Алекс всё ещё занимался бумагами.

– От работы кони дохнут, – я села на угол стола возле мужа.