Мария Зайцева - Трогать нельзя

В родной город я вернулся через десять лет.

Поумневшим, повзрослевшим, серьезным уже мужиком.

Отец к тому времени открыл второй клуб, бизнес пер в гору, Оксанка и Татка радовались каждый раз, как я приезжал в гости.

В целом, вполне нормальная жизнь нормального человека.

Я скопил стартовый капитал, решил заняться автомастерскими. У нас в городе это было актуально.

Отец предлагал помощь деньгами и связями. От денег я отказался, а связи… У меня и самого кое-какие были уже связи, да и фамилия на меня играла. Город, хоть и большой, но все знали Бойцовых. И меня все знали.

Особенно, когда стал тренироваться в клубе у отца и драться. Без особого напряга, только легальные бои, все по-честному. Но репутацию заработал.

Открыл одну автомастерскую, крутился, погрузился в бизнес.

На одной из тематических автомобильных выставок увидел харли. И все. Пропал. Выкупил тогда его за бешеные бабки, прямо тот, выставочный вариант, который подмигнул мне с подиума.

Начал гонять.

Узнал новую сферу жизни. Байки.

Другая тусовка, для которой я уже староват был.

Но все равно влился.

Здесь уже репутация на меня работала.

Первый байк-клуб в городе тоже я организовал. Просто как сообщество тех, кому интересно все, что связано с этой культурой, с гонками, мотоциклами.

Под это дело взял отдельное помещение и организовал там бар. Небольшой, только для своих.

Короче говоря, дел у меня было под горло всегда.

Времени на общение с отцом и его семьей было все меньше. Потом я пожалею об этом.

Но в тот момент все казалось правильным. У отца своя жизнь, новая семья, бизнес.

У меня – своя, от него никак не зависящая.

На бабки я его не претендовал, своих хватало, а, если не хватало, находил, где взять. Поэтому вопрос наследства не стоял вообще никак. Даже если бы он завещание составил и отписал все Татке – пусть. Это – его дело. Он сам решает, кому и что завещать.

Но отец не успел написать завещание.

Они с Оксанкой поехали в отпуск. На Мальдивы. Типа, второй медовый месяц.

Перед отъездом отец меня обрадовал, что скоро, похоже, у меня еще родственник будет. Или родственница.

Я поздравил. И, в самом деле, порадовался.

Отвез их в аэропорт, потом закинул Татку обратно в дом, и уехал к себе.

А на следующий день позвонила сестра.

Трансфер, перевозящий туристов до отеля, влетел в отбойник, слетел с трассы и несколько раз перевернулся. Погибли все, кто не был в тот момент пристегнут.

Отец и Оксана в их числе.

Я был настолько оглушен, что даже не верил в случившееся. На автомате организовывал похороны, делал какие-то обычные дела.

И не понимал, до самого конца не понимал случившегося.

Накрыло меня после похорон.

В пустом доме, куда мы с Таткой вернулись и молча разошлись по комнатам.

Я зашел в свою бывшую комнату, которая так и осталась нетронутой с тех пор, как я съехал.

Вспомнил, что отец, кажется, планировал здесь сделать детскую.

И неожиданно затрясло. Посмотрел удивленно на пальцы, сжал в кулак. Сглотнул ком в горле.

А потом услышал тонкий писк откуда-то.

Вышел на звук.

Таткина комната.

Постоял перед дверью.

Я не был с ней близок, так, на семейных посиделках общались. Но никогда по душам. Она была закрытой, спокойной девочкой, отец что-то говорил про любовь к музыке, к танцам. Она и выглядела такой девочкой-девочкой, в платьях, с косами, с огромными, немного раскосыми глазами.

Симпатичная и приятная на внешность.

Я, поглощенный своими переживаниями, совершенно упустил из виду то, что она осталась сиротой. Как и я.

Но я-то – взрослый мужик, а она – девочка пятнадцатилетняя.

Я постучал, и, не дожидаясь приглашения, зашел.

Татка лежала на кровати, одетая, и тихонько скулила в подушку.

Я присел рядом, погладил по плечу.

Черт… Ну вот не умею я говорить утешительные слова! Меня бы самого сейчас кто утешил!

А она, резко вскинувшись, порывисто прижалась ко мне. Словно только и ждала моей инициативы, моего прикосновения.

И зарыдала.

Я просто обнял.

Больше я для нее ничего сделать не мог.

Так и просидели с ней, обнявшись, примерно полчаса.

А потом так же молча спустились вниз, я приготовил бутерброды и чай.

– Ты уедешь? – тихо спросила Татка, отвернувшись. И так тоскливо мне стало, хотя куда уж тоскливее!

Она выглядела потерянной, испуганной, раздавленной. Наверно, я и сам не лучше, но я все же держался. Приходилось.

– Нет. Я здесь останусь. А потом решим.