Галина Чередий - Бобры добры

– Нет у меня такой информации, гражданка Рубцова, – отрезал следователь. Но я видела – врет. И не сильно-то стремится скрыть это. – А если и была бы, то с какой стати я должен вам ее предоставлять? Вы осужденному Швецу кто? Бывшая супруга. Бывшая! То бишь по закону никто. Посторонний человек.

– Я – пострадавшая! – вздернула я подбородок, игнорируя искривившую его рот презрительную усмешку.

– Формально – свидетель, гражданка Рубцова. Так что…

– Послушайте, Степан Семенович, но я же вам показывала письма. – Господи, как же это все унизительно! – Он мне угрожает!

– Да неужели? А я вот там не увидел никаких угроз.

– Вы издеваетесь? Вот тут же написано… – Руки мои тряслись от гнева и обиды, пока я нашаривала глазами нужные строчки. – «Я приеду к тебе. Не пытайся уезжать. Наши судьбы связаны, и мы будем вместе, и все будет точно так же, как и раньше. Ты, наконец, научишься быть правильной моей девочкой, а я буду и дальше ограждать тебя от пороков этого мира и твоих собственных».

– И? Где здесь угрозы? Вам что, эти опусы романтичные некому почитать и вы мне решили досаждать?

Романтические? Серьезно? С какой стати то, как раньше у нас было, это романтика. Хотя… да, она была. Была те пару месяцев, пока мы с Матвеем встречались перед нашей стремительной свадьбой, будь она проклята. Ведь во что-то в нем я влюбилась… Наверное, в созвучность той самой моей врожденной порочности. А потом…

– Нет, черт возьми! – выкрикнула я, не выдержав уже этого откровенного издевательства над моим достоинством. – Я хочу знать, когда этот монстр выйдет на свободу и как и кто меня защитит от него.

– Никто, гражданка Рубцова. – Васильев откинулся на стуле, слишком явно наслаждаясь моим срывом, чтобы это можно было скрыть. – А знаете почему? Потому что ваш бывший муж и не подумает возвращаться к вам. Я достаточно общался с ним и его родителями в процессе следствия и могу сказать: он считает, что достаточно натерпелся от такой по меньшей мере ветреной и склонной к некрасивым провокациям особы из-за которой его жизнь пошла под откос.

– Его жизнь? Его?! Разве это он просыпается от кошмаров? У него в двадцать пять ноют на дождь ломанные кости?

– Не надо на меня голос тут повышать и давить на жалость, – рявкнул он на меня.

Снова этот извечный избирательный слух, с которым я сталкиваюсь повсюду. Просто проклятье какое-то! Каким таким образом Матвей мог влиять на людей, если всех умудрялся убедить, что это именно он жертва? А я просто смазливая сластолюбица, в зависимость от которой он попал и чье распутное поведение и довело до беды.

– А у вас есть на что давить? – горько спросила я, поднимаясь. – Сомневаюсь.

– Думайте что хотите. А для меня очевидно другое – вы живете припеваючи на свободе, а ваш бывший супруг в тюрьме. И засадили его туда вы. И парень еще и выйти не успел, а вы уже бегаете, кляузничаете, требуете защиты какой-то на пустом месте, гадости рассказать пытаетесь. А между тем, лично от Швеца я о вас ни одного дурного слова не слышал.

Безнадежно. Вот так все время и было. Матвей виртуозно умел это – создать образ любящего, заботливого, идеального семьянина, человека с прекрасными манерами, адекватного и выдержанного. О да, он был выдержанным. Вежливым. С великолепными манерами. Чудный собеседник. Душа любой компании. На работе, с родителями, с посторонними людьми, с общими знакомыми. Потому что потом срывал всю скрывающуюся в нем дьявольскую злобу на весь мир на мне. Любящий? Одержимый. Заботливый? Контролирующий каждый шаг, вдох, взгляд. А еще и каждый оргазм. Идеальный семьянин? Психованный параноик и вечно сексуально ненасытный монстр, требующий удовлетворения всех его нынешних прихотей, безостановочно генерировавший новые и добивающийся еще и получения мной удовольствия от этого. Пусть через практически насилие и чисто физические манипуляции, но всегда добивавшийся. Он мог разбудить меня посреди ночи, если ему вдруг причудилось, что мне приснилось нечто «запрещенное», и принудить ублажать его, а потом практически истязать стимуляцией, удерживая на краю, и клясться в любви к нему. Завистливый, вечно недооцененный, презирающий и ненавидящий всех и вся, но вечно скрывающий это. От всех. Кроме меня. Потому что я была «его девочкой». Его женой, от которой ничего не нужно скрывать. Ведь какие тайны между супругами, правда? И все это он спускал в меня. Именно так. Сливал, как поступают с одновременно жизненно необходимым и бесконечно презираемым сосудом. Ненависть, зависть, злобу, сперму, жажду насилия и желание владеть кем-то безраздельно. Владеть как вещью. И все это я должна была принимать, принимала, чтобы после он мог являть окружающим эту свою личину несуществующего хорошего парня и идеального семьянина. Принимала и не уходила, не бежала. Не могла.