Виктор Улин - Высота круга

– Вот, сматрыть!

Кавказец потянул его за рукав. Вдоль очереди выстроились деревянные ящики. Сквозь широкие щели теплело живое золото мандаринов.

И еще всякая рыночная шваль меня на « ты » будет звать? – запоздало возмутился Рощин.

– Так и вези, – жестко ответил он.

Тут же ощутив удовлетворение, что, натерпевшись сам, сделал зло кому-то постороннему. Хотя без проблем мог помочь.

– Плати и вези. Не обеднеешь.

– Ну дарагой! – не сдавался тот. – Ну прашу тэба! Ну дагаварыться!

Рощин резко отвернулся, не желая больше говорить.

За стойкой сидела дежурная в синем кителе. С печатью сурового страдания на молодом лице. Она молча оторвала от билета край с фамилией. И выдала измятый посадочный талон.

Рощин отошел прочь. Перешагивая через чемоданы и узлы. И какие-то мотоциклетные покрышки. Около очереди прохаживался бородатый мужик в джинсах. Рядом на поводке топталась большая черная овчарка.

Совсем народ одурел, – подумал Рощин, которого раздражала уже любая мелочь. – С собаками своими уже в аэропорт ездит. Еще, того и гляди, в самолет полезет?

Он пересек холл. Постоял у выхода. Осторожно косясь на манящий своей незанятостью телефон-автомат. Вспомнил, что у него нет телефонной карты. И решительно свернул к лестнице на второй этаж. Опять отстоял очередь у буфета. Сердце ныло, не переставая. Но он все равно взял еще стаканчик двойного кофе.

А если… снова милиция? Вернувшийся липкий страх поднялся неожиданно. Рощин оглянулся по сторонам. Потом занял стол в глубине рекреации. И встал спиной к глухой стене. Так, чтобы никто не смог незаметно подойти сзади.

Кофе был опять горяч и крепок. Обжигая нёбо, Рощин выпил его в два глотка. И вдруг неожиданно ощутил внезапную, ошеломительную усталость. Не от последних часов. И даже не от сегодняшнего дня. А от всей жизни. В течение которой он вынужден был постоянно кого-то догонять. И пытаться перегнать. Усталость звенела во всем теле. Словно он и не пил столько кофе.

Он постоял, держа в руке остывающий пустой стаканчик. Совершенно не зная, куда и зачем себя приткнуть.

Наконец ожила невидимая, страшно унылая дикторша. И позвала на посадку в зал отправления №2.

Следующая очередь ждала на летном поле. Кругом повисла дрожащая от гула темнота. Во многих местах ее пробивали разноцветные огни самолетов. Желтели фары. Переливчато отражались в еще не замерзших лужах.

Народ сбился в кучу у подножия трапа. На нижней ступеньке стояла все та же страдающая девушка. Развернула не слишком широкие свои бедра. И перекрыла путь волнующейся людской массе.

Подошел еще кто-то. Видимо, задержавшийся в подземном переходе. Отчаянно навалился сзади. Рощина вдавило в гущу раздраженной толпы. Передних толкали коробками и чемоданами. И они понемногу полезли на трап.

–…Товарищ стюардесса, – вырвался из тьмы обтекаемый мужской голос. – Скажите пожалуйста…

– Я! вам!! не стюардесса!!! – раздельно проревела страдалица.

И, запрокинувшись, крикнула в проем распахнутой двери.

– Нина!!! Долго еще будешь шаромыжиться?!

Сверху прорезался тонкий девичий силуэт:

– Сейчас! Еще секунду!..

Рощин усмехнулся чему-то. Непонятному для себя.

Где-то неподалеку загрохотал двигатель. Прижал всех к земле, как камнепад. Дежурная прокричала еще что-то резкое. И сменила гнев на милость. Людская струя хлынула вверх. Рощин всплыл на трап. Сунул куда-то свои бумажки. Почувствовал, как недружелюбные руки вырвали у него посадочный талон. И наконец поднялся по скользким от наледи ступенькам.

В самолетном предбаннике стояла девушка лет девятнадцати. Профессиональная улыбка казалась приклеенной к ее лицу. Синяя форма была готова лопнуть на талии. И состояла, кажется, из одного лишь кителя. Рощин походя улыбнулся. И двинулся в семнадцатый ряд. Один из последних в салоне.

На месте « Б » у прохода уже сидел пассажир. Щуплый дедок в шапке со спущенными ушами. Рощин перебросил дипломат на свое сиденье. Запихнул на полку шапку. Может, и пальто снять? – подумал он, расстегиваясь. – Да нет. Лучше сбоку положить. В полете станет холодно…

Дед, похоже, замер от ужаса перед скорым отрывом от земли. Сжался в напряженный комок. Не шевелясь, прижимал к животу черную клеенчатую сумку. Рощин не стал его о чем-то просить. Осторожно протиснулся в щель. Между железной рамой кресла и дедовыми острыми коленками. И криво опустился на свое место.

Обивка была холодной. Мягкое прикосновение ее вызвало не облегчение. А какую-то странную судорогу. Тут же опять отозвалось сердце. Рощин примостил дипломат боком у закругленной самолетной стенки. Стащил-таки пальто. Сунул его сбоку. И, наконец, попытался расслабиться. Отвернулся от всех. Привалился лбом к иллюминатору.