Лана Ланитова - Тьма египетская

Когда-то в детстве ему рассказывали о том, что попав на небеса, люди становятся благостными и равнодушными к человеческим страстям – добрыми и святыми, аки ангелы. Что они лишены чувства обиды, зависти и ревности. Может, так оно и было, на то они и небеса. Его же, не смотря на удаленность от мира Яви, не покидало теперь острое чувство, имя которому – РЕВНОСТЬ. Да, он ревновал ее к супругу. Особенно в те минуты, когда Глафира сама целовала или обнимала Сергея за плечи и гладила его по волосам.

Владимир не мог этого вынести. Бывало и так, что он долго скитался по пустынным и каменистым пейзажам, кои были открыты им в царстве Виктора.

Он много раз думал о том, что вполне рад тому, что Глаша теперь не одна, что она находится под защитой порядочного человека. Что она любима, наконец. Думал, но ничего не мог поделать. Он ее безумно ревновал…

В июне она родила мальчика. Он не приходил к ней в эти дни. Сам процесс родов он считал делом интимным. Все, что происходило с ней ныне, принадлежало лишь ее законному супругу. Он долго оттягивал свой визит. Ему хотелось посмотреть на нее, не изменилось ли что-то в ее лице, фигуре, после того, как она стала матерью. Он запрещал себе думать о ней. И в суете новых заданий демона, даже пытался забыть. Но, однажды вновь неожиданно загрустил. Ноздри с шумом вдохнули аромат ее волос. В этот раз аромат этот возник совсем без его воли. Он не прилагал слишком много усилий, чтобы облако нежного флера возникло перед его лицом. Наверное, он просто слишком соскучился. И его снова выкинуло в её мир.

Она сидела на скамейке в саду. На земле стоял золотистый октябрь. Глаша была одета в изящный плащ на меху и модную шляпку. Рядом с ней стояла детская коляска, похожая на плетеную корзинку. В коляске спал её сын. Сначала Владимир подлетел к ее лицу. Оно оставалось прекрасным. Ему показалось, что в чертах появилось еще больше обаяния. Глаша встала со скамьи. И подошла к сыну. Она наклонилась, потрогать его маленький носик. Вместе с ней к младенцу наклонился и Владимир. В ноздри ударил младенческий запах. Этот запах он отлично помнил, благодаря самым жестоким урокам, которые сотворил с ним демон. Он вспомнил себя в теле незабвенной Машки, и его охватила, казалось бы, забытая тоска по Васеньке… Своему сыну.

Он сам и Виктор приложили слишком много усилий, чтобы испепелить, забыть и растоптать болезненное чувство тоски по сыну Васеньке и его отцу – Роману Алексеевичу, своему незабвенному Михайлову. А равно и саму женскую природу, в которую он вляпался со всей полнотой своей мятежной, пытливой и тонкой натуры. Вляпался так, что и его рогатый наставник и вся его свита слишком долго не могли привести его в чувства. И только благодаря Глаше, он окончательно изжил в себе все остатки женской натуры, и вновь в нем ретиво взыграла его многажды хваленая страстная самцовость. Кою он доказал потом в сотне любовных соитий. И вновь местные сплетники разнесли по царству долгожданную весть о том, что с импотенцией Махнева, к счастью, наконец-то покончено.

Но вот он увидел Глашиного сына и едва сдержал в себе набежавшую слезу. Мальчик был чудо как хорош. И он был полной копией своей красавицы-мамочки. Его назвали Юрием, в честь деда.

Владимир еще долго рассматривал спящего младенца, пока не отлетел в сторону и не присел на уголок скамьи.

Не без любопытства и трепета Владимир бегло оглядел ее фигуру. Казалось, она осталась прежней, если бы не грудь и бедра. Грудь стала чуточку больше, а бёдра несомненно шире. Эта мысль не оставляла его в покое. Как он мечтал увидеть ее обнаженной.

«Откуда берутся байки о бесстрастности мертвых? – нервно думал он. – Иногда мне кажется, что я хочу ее еще сильнее, чем при жизни! О, боже! Дай силы, вытерпеть всю эту муку… Я обязательно войду в ее сон и овладею ею…»

В этот день он пробыл с ней недолго. Он улетел. И стал ждать удобного часа, чтобы проникнуть в ее сон.

Чаще всего Глафира ночевала в супружеской спальне. Владимир считал для себя моветоном – прийти в ее сон тогда, когда она находилась в объятиях супруга. Он долго ждал подходящего случая. И вот он наступил: Сергей Юрьевич уехал на три дня по делам в соседнюю губернию. Глафира ночевала в комнате сына.

Махнев пришел к ней задолго до того, как она начала дремать. Маленький Юрочка спал. А Глаша читала какой-то французский роман. Тонкий шелк пеньюара соблазнительно обтягивал ее пышную, молочную грудь. Нежные руки покоились поверх пухового одеяла. Рваное пламя свечи освещало прекрасное лицо Глафиры. В какой раз ее взгляд скользил по прыгающим строчкам. Она читала и не вникала в содержание романа. А после она глубоко вздохнула и перевернулась на спину. Владимир сидел рядом, на краю кровати, и с трепетом смотрел на нее. И вдруг ее глаза наполнились слезами, и она прошептала с горячей укоризной: