Наталья Белоненко - Он, она, они, или Отголоски

А пошёл – вот, вдруг пошло-дэнсить (тут – только пожать плечами), хотя в последнее время от этого своего прокаченного медиа-скилла признанного хопера с завидными сотне-тысячными просмотрами – сам настойчиво открещивался, крепко прицелившись на статус серьёзного музыканта с широким диапазоном

и крепким потенциалом. Тьфу ты, опять!

А все почему – повелся-то на шуточный призыв? И исполнил перформанс-фальстарт? А просто потому, что до коррекции зрения пару лет назад он был очкариком, с самой школы, и привык, что чтоб рассмотреть, надо подойти поближе.

К трибунам.

Там среди суровых и пафосных взросляков, исполненных громких статусов, заряженных упругими взглядами исподлобья и словесными патронами…

сидела Брук Шилдс из Голубой Лагуны. Только одетая и заплетенная косичками, словно на 1 сентября, пускай и без банта. И смотрела. Прям на него. Эпизодически.

Эпически.

А еще, не опоздай они (на представление гостей), он знал бы её имя. Наверняка. Он подслушал, конечно, позже, но не был уверен, мог и перепутать. Маша? Даша?

Глаша, епта?

Ну да, успей они вовремя, была бы девочка с именем. И биографией. Было б за что зацепиться. Уму. И фантазии. А так – просто смотрела и слушала. Тааааак… с высоты… своего второго ряда.

И неизвестых титулов и регалий. Воображаемых. Теперь. Им. Неистово.

Потом она вдруг сама заговорила с ним. С того ж самого второго ряда. По столь неуловимому поводу, что даже оооон – сразу не просек «первого шага». Проявила интерес, потом стерла его со своего лица, словно ластиком, и превратилась в изваяние, которое не удостоит взглядом миражи, в скользящее мима создание Природы. Аленушка в современной редакции, да и только. Даже в его машине она оказалась вроде как не по своей воле.

Спасибо «фее-крестной».

Всю дорогу он краем глаз следил за ней. Любовался строгим профилем, достойным фильма про принцессу, и столь же нейтральным поведением. Теперь к неизбывному вопросу про её зрелость прибавился второй: она специально держит дистанцию, или у неё просто так получается, по привычке? Незаметно жмется к двери и ждет избавления от его присутствия, или он уже и это надумал себе? Она не выглядела высокомерной, но от неё исходила царственная неприступность, вгоняющая в оцепенение. Неприкасаемость в облачении хрупкости, не боящаяся тишины. Он не смел беспокоить её в её замершей гордой «птичьей» задумчивости. А она была непроницаема. Как древнегреческое изваяние в музее. Строгая. Аристократка.

Только вот эти комично-важно чуть картинно трогательно поджатые губки в сочетании с этой образцовостью прически на прямой пробор, и безупречностью в манерах гимназистки, зарумянившиеся щечки… Милый ребенок.

Или нет? И как, будучи оснащенной губами Кристи Тарлингтон и такими карими глазами с реснииииииицаааами, можно удержать такой кроткий ускользающий облик?? Неужто она не умеет таким богатством пользоваться??? Или… Только для работы, как он сам? Или… Все же… Маленькая ещё?

Часом позже поднялся на свой 15й этаж, и захлопнул дверь за спиной. В этом доме его уже начали узнавать, и он был рад, что сегодня в этот поздний час уже никого не встретил. Хотя обычно он от этого удивления или осторожной комичной приветливости незнакомцев почти кайфовал. Ну, в целом.

В прихожей он глянул на свое растиражированное теперь отражение. И попробовал отследить в себе – нравится ли оно ему? На сколько?

Ну, вроде – да, в целом. Стильный. Решительный. Стремительно успешный. Изрядно «отутюженный» апгрейдом. И даже где-то – с лоском, хотя он всегда относился к своей внешности, умеющей быть и класной и сомнительной одновременно – всегда довольно неоднозначно. Но что «его», то – его, он давно принял себя, научился с этим вполне эффективно (и даже эффектно!) жить. И работать.

И теперь он в целом был доволен эффектом. Хотя зловещего в свой мощный облик, в потемневший зеленый взгляд под рваной черной челкой, он нарочно не добавлял. Хотя и отрицать что-то в себе давно отвык.

Просто… Сейчас он всё чаще сравнивал себя с собой же, но других образцов. И ему порой не хватало в последнее время своей беспечности и задора, своей натуральной неудержимой басшабашности, наивности и даже глуповатости еще 2–3-летней давности. Вот то был – полет… Сейчас – тоже. Но другой. Из аэроплана – в Боинг…

Из этих мыслей он плавно перетек в другие вопросы: нравится ли ему жить «на высоте», в этой идеальной геометрической «коробке»? И тут ответ был тоже – спокойным «скорее да». Он всю жизнь жил в частном доме на окраине. С банькой и огородом, и лабиринтами частных дворов и тупиков. Отец вообще никогда не понимал квартир, да и мама – тоже.