chate - Шрамы души и тела [СИ]

— Что-то случилось? — Шун безошибочно повернулся лицом к слуге, стоявшему у приоткрытой дверцы.

— Мне поговорить с тобой надо, — отрывисто бросил слуга, забираясь в карету.

— О чем?

— О господине. Ты… я тебя уже третий раз к нему везу. Остальные не соглашались приезжать больше одного раза, да и тогда кривились от отвращения, поняв, что он… обезображен.

— Ты о шрамах на его теле?

— Да. Он очень страдает от этого, но если ты делаешь это только из-за денег, пожалуйста, откажись. Когда он узнает, что неприятен тебе, так же как и им всем, ему будет намного больнее. Лучше уж сейчас. Пока еще можно что-то изменить.

Преданность слуги своему господину умилила Шуна, но задержка начала раздражать, к тому же дракон очень не любил объяснять кому-то свои поступки, и уж тем более не собирался открывать перед чужим человеком свою душу.

— Я сам не очень понимаю, чем меня так привлекает твой хозяин, но могу тебя уверить, что деньги — это последнее, что меня в нем заинтересовало.

— Неужели шлюхам так много платят?

— Шлюхам — нет, а мне — да. Так что в деньгах я точно не нуждаюсь. А теперь, Дир, поехали. Твой хозяин уже ждет меня.

— Хорошо, — слуга вылез из кареты, но дверцу не захлопнул, а замялся возле нее, явно не зная, как высказать свою просьбу.

— Я не расскажу ему о нашем разговоре, — Шун чуть улыбнулся, услышав облегченный выдох. Дверца захлопнулась, карета чуть качнулась, когда слуга забирался на козлы, и вот копыта лошадей резво застучали по мостовой, унося дракона на долгожданное свидание.

Сто восемнадцать шагов и тридцать шесть ступенек — это так мало и одновременно так много, когда хочется бежать, а приходится идти. Шун чувствовал, как сердце в его груди бьется пойманной птичкой, желая как можно скорее оказаться там, за дверями, в которые стучится слуга, ожидая разрешения ввести гостя в хозяйскую комнату.

«А может, не хозяйскую?» На миг дыхание Шуна прервалось, когда он представил себе, что тот человек, который так запал ему в душу, принимает его не в своей комнате, а в какой-то безликой спальне для гостей, не желая марать господскую кровать присутствием оплаченной шлюхи, даже если эта шлюха играет роль актива. От подобных мыслей становится больно, и захотелось задать вопрос слуге, интересуясь, чья это комната, но разрешение господина уже получено, и дракона вводят в комнату.

Медленно раздеваясь, Шун продолжал мучиться вопросом о принадлежности кровати, на которой ему предстояло заниматься сексом. На мгновение вспыхнуло желание послать всех и уйти, но он подавил минутную слабость, размышляя о том, как узнать правду. Задать вопрос? Но хозяину может не понравиться, что его об этом спрашивают, и тогда их встречи прекратятся, а Шуну очень не хотелось расставаться с этой тайной, по крайней мере, пока.

Когда мужчина оказался рядом с драконом и провел ладонью по его груди, тот нервно вздрогнул, и мужчина решил, что Шун замерз.

— Я сейчас прикажу растопить камин, а ты пока ложись, — сказал он, беря Шуна за руку и подводя его к кровати, — там тебе будет теплее.

— Спасибо, я не замерз, — отнекивался дракон, не желая терпеть в такую минуту присутствие слуги, пусть даже и такого преданного, как Дир.

— Тогда, быть может, вина?

Вот тут Шун уже не отказался. Он кивнул, нервно облизнув губы.

— Белого или красного? А может, хочешь чего-то покрепче? — хозяин отошел в сторону, и Шун услышал, как тот зазвенел бокалами, что-то наливая.

— Белого, если можно, — произнес дракон и почти сразу же получил в руки бокал, который поднес к губам, ощутив аромат дорогого эльфийского вина с поэтическим названием «Алмазная кровь». Несколько глотков вина помогли ему немного расслабиться, отметая прочь все ненужные мысли.

— Кусочек сыра? — между тем поинтересовался хозяин, и Шун снова кивнул, чувствуя, как к губам подносят небольшой кубик лакомства. И дракон взял еду с рук незнакомого человека, которого никогда в глаза не видел, а может, даже никогда не увидит. Для дракона такой поступок, принять еду из рук, — признак безграничного доверия. Наивысшим доверием было бы посадить человека себе на спину, будучи в истинном теле, и подняться в небо, но не для Шуна. Он никогда не поднимался в небо, и от этого воспоминания боль буквально захлестнула его, заставив согнуться, обхватив руками живот.

Тут же послышался звон упавшего бокала, а в следующую секунду дракона обняли горячие руки, прижимая к чужому, но такому желанному телу, и встревоженный голос начал теребить, не давая погрузиться в бездну отчаяния.