Марина Эльденберт - Девушка в цепях [СИ]

От ужаса перехватило дыхание, я хотела закричать, но поняла, что даже не могу пошевелиться.

— Поразительно, — произнес он. — Ты должна спать, Шарлотта. Но ты не спишь.

Щупальце тумана скользнуло по моей щеке: едва уловимой лаской, которую я приняла за беспардонность мисс Дженни.

— Почему ты не спишь, Шарлотта-а?

Чувствуя, что у меня сейчас разорвется сердце, я рванулась из зыбких оков сна. Оков, которые призрачными клочьями тумана разлетелись в воздухе. Понимая, что снова могу дышать и двигаться, набрала в грудь побольше воздуха. Я бы закричала, но в этот момент он повернулся.

И я потеряла сознание.

Дурацкий сон не шел из головы. Разумеется, это был сон, но сон настолько реальный, что я до сих пор отчетливо помнила каждую деталь. Особенно туман, скользящий по коже и голос: звенящий, как натянутая струна. Почему-то именно такая ассоциация сложилась, и избавиться от нее я уже не могла. Равно как и от воспоминаний легкого прикосновения к щеке, словно чьи-то призрачные пальцы ласкали скулу. Это было настолько странно, что утром я первым делом подбежала к столу. Набросок лежал там, где я его оставила, дверь в квартиру была заперта на щеколду, мисс Дженни сидела на подоконнике и умывалась.

— Мисс Руа! Вы неправильно подчеркнули артикль.

— Не может такого быть, Илайджа.

— Да нет же! Я точно говорю. — Мальчик поспешно подтянул к себе учебник вэлейского и, пролистав, ткнул в правило. — Вот. Здесь ставится такой.

Я перевела взгляд на страницу, затем в тетрадь, и поняла, что краснею. По ощущениям — до корней волос, потому что правило было простейшим, но я действительно неправильно подчеркнула артикль, когда проверяла работу. Раньше мне никогда не приходилось краснеть перед учеником, потому что ко всем заданиям я подходила педантично и скрупулезно. Сегодня же со мной, определенно, творилось что-то не то. И это что-то заключилось в зыбком певучем голосе, зовущем меня по имени.

«Шарлотта-а».

— М-м-м… действительно, вы правы. Простите, пожалуйста, — я улыбнулась, — снимаем недочет. Остается всего две ошибки.

— Это вы ошиблись! — Мальчик откинулся на спинку стула, насупился и сложил руки на груди.

В отличие от сестры, Илайджа унаследовал рыжие вихры графини и массивную челюсть отца, которая пока еще не обозначилась слишком резко. В свои восемь лет он уже был достаточно крупным мальчиком, но я сомневалась, что он будет высоким. Ни граф, ни графиня выдающимся ростом не отличались, так что, как говорила Эби, кухарка в доме леди Ребекки, с наибольшей вероятностью, все уйдет в кость.

— Да, я ошиблась, но я признала свою ошибку. Продолжаем.

— Нет, — заявил юный лорд, пристально глядя на меня.

— Нет?

— Но я могу об этом забыть, если вы не заставите меня учить два стишка за один.

У меня брови полезли на лоб. Понимая, что невыученный стишок может превратиться в два, три, а то и все десять, попытку шантажа пресекла сразу.

— Возвращаемся к занятиям, лорд Фейт, — строго сказала я.

— А я расскажу маменьке, что вы ошиблись! А маменька скажет папеньке, и он вас выгонит! Она говорит, что вы и так слишком молоды, чтобы меня учить.

Прежде чем я успела ответить, дверь приоткрылась.

— Лотти! — шикнула Лина.

Ну вот и какой тут воспитательный процесс? Юный лорд тут же полез в нос сразу двумя пальцами, и я шмякнула линейкой по столу. Следовало бы по рукам, но я придерживалась мнения, что бить ребенка (даже линейкой, даже слегка, чтобы отвлечь) — оскорбительно и чудовищно. Моя гувернантка столь добра не была, и я частенько ходила со ссадинами на ладонях, потому что она не брезговала розгами. Зато теперь я не грызу ногти.

— Лорд Фейт! Сядьте ровно и продолжайте. Я вернусь через пять минут.

Судя по звукам за спиной, Илайджа корчил мне рожи. Судя по тому, что Лина показала ему кулак, я не ошиблась. Стоило мне выйти и притворить дверь, как я сделала большие глаза.

— Лина! Сколько раз я тебя просила не приходить во время занятий?

— Вот ты как заговорила! — подруга сложила руки на груди. — А знаешь, что? Я хотела рассказать тебе отличную новость, но теперь уж точно ничего не скажу!

Она вздернула подбородок и развернулась, чтобы уйти.

— Лина! — умоляюще воскликнула я. — Твой брат и так ни во что меня не ставит. Это ведь мое первое место, понимаешь? И он прекрасно об этом знает. Точно так же, как и о том, что мы с тобой подруги, а значит, можно творить, что хочешь.

— Пожалуйся папеньке, — Лина надула губы, — он его выпорет так, что сидеть не сможет.