Кристина Азимут: Невеста для двоих. Замуж за порочность

— Почему ты ждал, Джон? — вопрос вырвался сам, я подняла голову, посмотрев на брата и желая хоть немного отвлечься от волнующих переживаний, вызванных бусинами.

На мгновение испугалась, что снова получу строгую отповедь, но — видимо, Джон пребывал в благодушном настроении после такого утра. Он лениво улыбнулся, окинул меня взглядом, задержавшись на почти обнажённой груди, и взял дольку яблока с блюда.

— А это просто, Мари, — заговорил он, с хрустом откусив. — Вот смотри, яблоко. Оно висит на ветке, с красным бочком, тонкой кожицей, такое привлекательное. Но если его сорвать раньше времени, польстившись на внешнюю красоту, оно будет кислым, — Джонас прожевал дольку. — А если дождаться, пока оно нальётся соком, созреет, — его усмешка стала шире, и в глазах вспыхнули золотистые искры. — То и вкус у него будет сладкий, сочный.

Я отвела взгляд, молча отправив в рот кусок омлета. Что ж, более чем понятное объяснение. Он ждал, пока я созрею. Больше вопросов я не задавала. Погрузилась в свои мысли и переживания от бусин, и очнулась, лишь когда передо мной поставили бокал, до краёв наполненный тёмно-бордовой жидкостью.

— Выпей, Мари, это придаст тебе бодрости, — от голоса Джеффа я вскинула голову, отметив, что до крошки съела и омлет, и оладушки, и хрустящие тосты с сыром и ветчиной.

Опять вино, тоскливо подумалось мне. И наверняка с приправами. Мои пальцы покорно потянулись к ножке, и я всё же спросила прежде, чем пригубить:

— Что это?

— Эликсир здоровья, — хмыкнул Джонас, поставив локти на стол и подперев подбородок ладонью. — Пей, не бойся, это не дурман, — угадав мои опасения, усмехнулся он. — Тебе это уже не надо, малышка, — мурлыкнул он понимающе.

Да, пожалуй, вынуждена была с грустью признать я. Не нужно… Я и так попала в рабство собственных эмоций и желаний, так легко разбуженных в моём теле женихом и братом. Сжав бокал, я сделала глубокий вдох и глотнула, с удивлением обнаружив, что — да, не вино, а скорее, сладкий ликёр. С отчётливым мятным вкусом. Я жадно допила без остатка всё, что было в бокале, чувствуя, как по телу разливается бодрящая волна, в самом деле вливая силы и прогоняя остатки апатии. Ощущения обострились, стали ярче, я неосторожно шевельнулась и едва не охнула громко — бусины задели потаённое местечко особо сильно. На несколько мгновений я оказалась ослеплённой собственными эмоциями, где-то на краю сознания мелькнула мысль, что — нет, не дурман, но что-то похожее. Я понимала, где нахожусь, что происходит вокруг, разум оставался ясным: насколько это возможно, когда от возбуждения сводит пальцы на ногах. Однако пожар в теле лишь усилился после того, как выпила чудесный мятный эликсир.

— Что ж, я пошёл, скоро вернусь, — непринуждённо отозвался Джеффри, отложив салфетку, и поднялся, потом приблизился ко мне и наклонился, положив руку на спинку стула. Приподнял пальцами за подбородок моё лицо и приник к губам в коротком, но жарком и многообещающем поцелуе. — Думаю, Джонас не даст тебе заскучать, любовь моя, — Джефф погладил мою щёку, выпрямился и вышел из гостиной.

Мы с братом остались одни, и мой взгляд метнулся к Джону, с задумчивой улыбкой и прищуренными глазами смотревшему на меня. В горле пересохло, и я незаметно сглотнула. Мамочки. Тёмную радужку начало затягивать золотистое мерцание… Я словно приросла к стулу, не зная, чего хочу больше: выбежать из этой комнаты, попытаться спрятаться, или… Позволить прикоснуться и сделать всё, что я прочитала в его порочном, пристальном взгляде.

— Знаешь, каждый раз, как я заходил в кабинет поработать, — заговорил вдруг Джонас, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности, напряжённая, как струна, и дрожащая от неясного ожидания. — Я думал о тебе, малышка. Там такой широкий, удобный стол… Ты бы так здорово смотрелась на нём, лёжа на спине, с раздвинутыми ножками… — его голос становился глуше, ниже, а золото в глазах разгоралось сильнее.

А самое печальное, что моё тело поддавалось магии слов Джонаса, разогретое бусинами между ног и тем мятным ликёром, обострившим мою чувствительность в разы.

— Пойдём? — брат встал и протянул ладонь, а я…

Не знаю, что случилось со мной в следующий момент. Может, то, что Джонаса я всё же воспринимала, как родственника. Может, это был последний отчаянный всплеск возмущения, попытка как-то воспротивиться окончательному падению. Но паника вдруг взметнулась огромной волной, накрыла с головой и притушила пламя, горевшее в теле. Я поперхнулась вдохом, с губ сорвалось запретное: