Эрика Адамс: Плененная [СИ] [litres]

— Как ты сурова, Артемия!

— Так же, как ты — мягкотел. Выбирайся из постели и приведи себя в порядок. Сегодня вечером я созываю Совет. И ты должен на нём присутствовать. И непросто присутствовать, Ресксенор, но раскрывать рот, говоря то, что требуется.

— А если я не хочу? — дерзко ухмыльнулся супруг. Он приблизился ко мне вплотную, обдавая запахом закисшего вина и потного тела.

— Твоё право, Ресксено́р. Но помни, я трое суток не кормила Шен-ри. Она могла совершенно случайно выбраться из клетки…

— Не стоит пугать меня своей пантерой, — прошипел Ресксено́р, — я уже жалею, что сделал тебе такой подарок на свадьбу.

— Это единственное, что пришлось мне по душе из сделанного тобой. Я надеюсь, что ты меня услышал и сделаешь всё именно так, как я жду того от тебя.

Я оставила Ресксено́ра в его опочивальне. Когда-то отец выбрал мне в мужья одного из самых знатных, богатых и красивых мужей нашей долины. Золото семьи Ресксено́ра и могущество моего рода слились в брачных узах. Тогда Ресксено́р был хорош — высокий, статный, золотоволосый. Хорошо воспитан и образован, умён и не лишён обаяния. Но все его положительные черты меркли перед тем, что он был слабоволен и падок на пагубные пристрастия. Наш союз был простой договорённостью, не более того. Мы сосуществовали в рамках одной семьи, словно два соседа, чуждых друг другу. Поначалу он неплохо управлялся с Веркса́лом. Но ровно до того момента, пока всё шло гладко. Как только случалась неприятность, от его хвалёной мудрости и начитанности не оставалось и следа.

Мне приходилось в одиночку разгребать ворох дел. Он начал постепенно отходить от управления городом. А как только отравили его фаворита, Моро́на, он совсем сдал. Он всё больше начал пить ви́на и накуриваться до одури та́йсой. Толку от него сейчас — как от козла молока. По пути он растерял абсолютно всё, даже внешность. Сейчас он потасканный, обрюзгший, с опухшим лицом являл собой жалкое зрелище. Помощи от него не было никакой. Я осталась один на один с огромным городом, утопающим в золоте и пороке, где за каждым углом притаились тени заговорщиков, желающих свергнуть неугодную правительницу. И будто бы мало мне этих проблем — узкоглазые кочевники, словно саранча, пожирающие всё на своём пути, выстроились под стенами Веркса́ла.

Миркхи́йские выродки, живущие под открытым небом в своих кибитках, объединились. Удивительно, как правителям всех семерых улу́сов удалось договориться между собой. Обычно они грызлись между собой, словно пустынные шакалы за кости. Но всё это неважно… Важно лишь то, что сейчас их войско стоит под нашими стенами, и правитель Симби́р, выбранный ими, позволяет себе непростительную дерзость.

В первый же день они обезглавили нашего гонца, отправленного к ним с белым флагом. Головой бедняги запустили в городские стены, выставив ультиматум: они оставляют город в покое, не разрушая его стен, если мы согласимся дважды в год выплачивать дань и отдавать им в услужение две сотни крепких парней и красивых девушек. Возможно, кто-то из Совета бы и трусливо согласился на подобные условия. Но я нутром чуяла, что на этом они не остановятся. Бессовестные ублюдки первыми попрали законы о мирных переговорах и не было никакой гарантии, что сразу после того, как мы откроем городские ворота, они не вырежут всё мирное население, разграбив наши дома. А сегодня их посол и вовсе перешёл границы дозволенного.

— Эмир Симби́р так любезен, что предлагает Верксалийской белой шлюхе занять почётное место его пятой жены.

Аппетиты у Симби́ра были невероятные, так же как и наглость. Ответить иначе на дерзкие слова посла я не имела права…

В пустынных коридорах дворца звук касания лёгких сандалий о мраморный пол разносится далеко. Позади меня на некотором расстоянии бесшумно скользят двое стражников.

— Останьтесь здесь, — велела я, едва дошла до дверей усыпальницы.

Один из стражей выдвинулся вперёд и осмотрел небольшое помещение. И только после этого пропустил меня. Двери захлопнулись за мной с лёгким стуком. Я зажгла лампадку с ароматическим маслом и опустилась на каменный пол. Больше не нужно было притворяться. Здесь меня не видит никто, кроме ликов предков. Язычки пламени свечей чуть дрожали и отражались в позолоченной поверхности черепов, выставленных полукругом на полках. Каждому усопшему мужчине рода — отведено своё место. Сейчас я находилась прямо напротив черепа отца, славного Ликоме́да, ушедшего в мир иной несколько лет назад. Я коснулась пальцами гладкой поверхности черепа, залитого золотом. Подушечки пальцев кольнуло холодом.