К. Пакат - Летний дворец

Но их не ожидал никто из прислуги. Они были одни.

Лорен стоял перед ним в сандалиях и простом хитоне из хлопка, с белым цветком в волосах. Если не принимать в расчёт его осанку, он выглядел как раб в старом стиле — с лицом слишком красивым от природы, чтобы накладывать грим, в белом хитоне, выбранном для него любителем классики, предпочитающим, чтобы прислуга являла воплощение простоты и природной красоты.

Если же не игнорировать ничего, он выглядел именно тем, кем был: вирийским аристократом. Царственность просвечивала в каждом его движении — в наклоне подбородка, во взмахе ресниц. Его легко было представить протягивающим перстень для поцелуя или нетерпеливо постукивающим хлыстом по отвороту сапога. Его синие глаза смотрели чуть в сторону, его полные губы, которые Дэймен целовал совсем недавно, чаще можно было видеть сосредоточенно сжатыми или искривленными в жестокой гримасе. Он вошёл в купальни, будто они принадлежали ему. Так и было.

— Как обычно рабы при банях прислуживают тебе? — спросил Лорен.

— Они раздеваются, — сказал Дэймен.

Лорен поднял руку к плечу и отстегнул пряжку. Белая ткань упала до пояса. Тогда Лорен повернулся чуть в сторону и развязал пояс.

Было потрясением видеть его обнажённым, с хитоном, лёгкими складками собравшимся у его ног. На нём всё ещё были сандалии со шнуровкой до колен. И он не вынул цветка из волос.

— А потом?

— А потом они пробуют, насколько тёплая вода.

Лорен взял кувшин и подставил под струю воды, заполняя его, а затем поднял и вылил на себя, так что вода стекла по всему его телу и его всё ещё обутым в сандалии ногам.

— Лорен, — проговорил Дэймен.

— А потом? — спросил Лорен.

Он был весь мокрый, от груди и до пальцев ног, а из-за пара, поднимающегося от ближайших купален, даже его ресницы и лепестки цветка за ухом выглядели влажными. Воздух был насыщен влажным жаром.

— Они раздевают меня.

Лорен шагнул вперёд.

— Так?

Они стояли под одной из колоннад, отбрасывающей лёгкую тень, рядом с открытым, залитым солнцем пространством, где спускавшиеся вниз ступени вели к самой большой из внешних купален.

Дэймен кивнул. Лорен стоял очень близко. Его пальцы коснулись плеча Дэймена отстёгивая золотого Льва, открывая замок и протягивая ткань через пряжку. Он был совершенно наг, если не считать сандалий. Дэймен же был полностью одет. Гораздо чаще у них всё бывало наоборот.

Он вспомнил — пар, поднимавшийся от других купален, момент, когда он схватил запястье Лорена. Так близко, что ему были видны капельки влаги на плечах Лорена. И чуть выше, кончики его волос, тоже мокрые, от пара или от брызг воды.

Он ощутил облегчение, когда Лорен снял с него плотную ткань, что была надета под доспехами.

— Их больше нет, — словно со стороны, услышал Дэймен собственный голос.

— Разве?

— Твоего брата и моего брата.

— И меня… прежнего, — произнёс Лорен.

Он встретил взгляд Дэймена. Они находились не в заполненных горячим паром банях Иоса, или закрытых купальнях Вира, но атмосфера казалась удушающей.

Его одолевали воспоминания, и он видел, что Лорена тоже; прошлое плотной завесой стояло между ними.

— Я преклонил перед тобой колени, — сказал Дэймен.

Целуй! В памяти всплыли слова Лорена, когда он заставил Дэймена опуститься на колени и, вытянув ногу, подставил ему носок сапога. На колени. Целуй мой ботинок. Он думал, Лорен никогда не пойдёт на это, он слишком горд.

Вопреки его ожиданиям, Лорен по собственной воле опустился на колени.

Из Дэймена будто весь дух вышибло. Внутреннее сопротивление Лорена было неброским, но почти осязаемым. Грудь его вздымалась и опускалась не сильнее обычного. Губы были приоткрыты, хотя он ничего не говорил. Но каждый мускул его тела был напряжён. Ему претило стоять на коленях.

Лорен опускался на колени перед Дэйменом лишь однажды, на дощатом полу гостиницы в Меллосе. Лорен думал, что это их последняя ночь вместе. Отчасти, это было даром; отчасти — желанием Лорена доказать что-то самому себе.

Был ещё один-единственный раз, когда Дэймен видел Лорена на коленях — перед регентом.

Это приоткрыло завесу над той частью их прошлого, которое делало Дэймена столь уязвимым. Он не желал до сих пор встречаться с этой частью их истории. Он едва сознавал, что Лорен сделал тогда ради него, даже если это происходило на его глазах.

Дэймен вытянул ногу.

Его сердце бешено колотилось. Лорен размотал ремешки сандалий Дэймена и стянул их с него — сперва один, а затем другой. Возле него стояли кувшин, бутылочки с различными маслами, и лежала губка, за которой ныряльщикам пришлось опускаться на дно моря.