Konstantin Kerby - Принцип без принципа

В одной из поездок в Москву я познакомился с участниками съемочной группы одного из весьма популярных сериалов. Результатом этого знакомства стало прожигание жизни в одном из приличных московских клубо-баров. Прекрасные циничные диалоги с Анной Цирман, помощником режиссера группы, которая, по словам ее коллег, «никому не дает». Эти диалоги закончились почти пьяным (я сильно имитировал опьянение и подозреваю, что она тоже) сексом в роскошном, похожем на однокомнатную квартиру туалете заведения с видом почти на Кремль. Мы восторженно заняли туалет минут на сорок, успев за это время познать радости почти трети поз камасутры, почти разорвав платье, безнадежно растерзав ее милые до начала трусики. Цирман была ненасытна, и подозреваю, что, нечасто занимаясь сексом при ее весьма понятной красоте и опыте, являла собой почти мое альтер-эго с попытками брэйнфакинга и безусловными защитными рефлексами типа «я так пьяна, что не помню, кто ты». Но в моменты оргазмов она, подобно русской радистке Кэт из незабвенного фильма про Штирлица, забывала всю свою пьяную легенду и очень искренне полностью наслаждалась процессом, ситуацией и моим членом.

Вообще, избегая прямых сравнений между нашими двумя столицами, могу с уверенностью отметить: получить настоящий оргазм девушке в Москве проще, но питерский вариант «типа зачет» этой некоей сложной достижимости отличается своей глубиной и лавинообразностью. Если бы только секс был частью моих интересов, я бы давно выбрал Москву. Но в силу своего желания, как мне продолжает казаться, более интеллектуального и связанного с выносом мозга, мне лично абсолютно индифферентно, в каком городе и с какими особенностями придется столкнуться, главное – чтобы «цель была достойна моей ментальной стрелы».

После всего, что между нами было, Анна проводила меня в Питер в ночном СВ, мы «много говорили о кино», иллюстрируя сцены из любимых фильмов про любовь, про поезд, про ночь, про все. Хотя мы и не были самым громким купе, мы были явно самым ритмичным купе, и воспетый классиками стук колес усиливал наши ощущения в моменты затишья, когда лишь эти толчки заставляли меня двигаться внутри горячей и почти усталой попутчицы.

Смесь романтики и почти животного вожделения открыла в этой очень неглупой и обворожительно привлекательной девушке неизведанную и наверно даже для нее неожиданную грань. Уже на подъезде к Питеру мы достигли уже неизвестно какого по счету оргазма, и я, удовлетворенно сжимая ее в объятиях, почувствовал, что она плачет. Нельзя сказать, что это мой первый опыт со слезами девушки после оргазма, я и раньше сталкивался с этим способом сбросить эмоции, с пиком которых уже не справиться. Просто в случае с Аней здесь было не только это, можно сказать, был определенной степени духовный катарсис. Она открыла в себе дверь счастья от наслаждения, опустошающую искренность и пережила опыт практически «первых слез». Может, не этими словами, но именно этот смысл она донесла до меня, всхлипывая и прижимаясь ко мне. Конечно, это были не первые слезы в ее жизни, как и все дети, она плакала в том возрасте, когда любые события кажутся вселенских масштабов и укус осы является концом света. Эти слезы бывают у всех и не считаются теми самыми «первыми слезами» и уж тем более не могут быть засчитаны как любые слезы взрослых. Оказалось, что Анна Цирман за свои неполные 24 года никогда не плакала по-взрослому. И нет, у нее не была жизнь, наполненная сплошными умиляющими радостями. Просто во всех своих горестях и переживаниях по поводу внешности и первой влюбленности, обидных слов «злых людей» и мелкого предательства первых друзей она держалась, как ее научил отец, и не показывала своей слабости посторонним, а заодно и не давала себе возможности почувствовать до конца весь перечень пограничных эмоций в радости и горе. Именно поэтому эти «первые слезы» в «красной стреле» на подъезде к Питеру стали для нее такими значимыми – она вдохнула полной грудью свои настоящие эмоции, она пробудилась, подобно спящей красавице, для этого мира. При этом абсолютно не важно, что для этого ей понадобился не поцелуй принца, а крепкий член циничного брэйнфакера, замкнутое пространство СВ и шесть часов непрерывного траха. Чудны дороги, которые выбирает наша суть, чтобы проявить себя в полной мере.

Мы расстались на вокзале, даже не пообещав писать и созваниваться, поскольку обо были потрясены произошедшим. Конечно, она была почти влюблена в меня, а может, и не почти, но я точно знал, что это ненадолго и ни к чему не приведет, кроме уже других слез, видеть и вызывать которые я не хотел. Анна тоже интуитивно чувствовала это, и потому мы просто улыбнулись друг другу, отпустили руки и разошлись в разные стороны в по-обычному неопределенное питерское утро.