Людмила Харсун - Клеопатра Lutsk. История юзерши

Замкнутой и нелюдимой ее назвать было никак нельзя. Общения ей хватало. И это были не только контакты с подругами, с которыми она время от времени устраивала веселые девичники с легкими возлияниями – в традициях страны. Часто эти посиделки заканчивались бурными ссорами, а затем не менее бурными примирениями. И каких только откровений не слышала крохотная татьянина кухонька, оклеенная клеенкой в красных маках, именно ее подруги выбирали для своих маленьких застолий чаще других.

Кажется, во время одной из таких пирушек разоткровенничавшаяся Сонька, подруга и доверенное лицо нашей героини, подвыпив, начала хвастаться своими поисками.

Интерес Соньки к мужикам был общеизвестен, и никого из участников той мини-конференции по обмену житейским опытом не удивили ее откровения. Татьяну, собственно, всегда поражало то, с каким самозабвением ее подруга пускалась в очередную авантюру, воспринимая недолговечные отношения как единственные в жизни, как бурно и горячо обсуждала невероятные достоинства своего очередного избранника, плавно переходящие в столь же грандиозные пороки.

Сонька и раньше любила порассказать о том, как ее мифическая киевская знакомая сорока лет от роду вышла замуж, кажется, за датчанина, пусть и не красавца, но человека весьма положительного и, по луцким меркам, просто-таки состоятельного. А родная сестра двоюродного племянника, будучи, конечно же, редкостной красавицей, после недолгой переписки уехала не куда-нибудь, а в самую что ни на есть Америку.

Этих дамочек никто в Луцке и в глаза-то не видел, и потому как реально живых не воспринимал. Они витали со своими показательными судьбами в мечтах тех луцких барышень, которые были готовы связать свою судьбу с каким-нибудь иностранцем, или, на худой конец, олигархом местного значения. И их история согревала, как согревала и внушала надежды история самой Синдереллы, по-нашему Золушки.

На той вечеринке Сонька рассказывала о своих приобретениях морально-этического содержания, вдохновенно потрясая насаженным на вилку куском жирной селедки, чья жизнь печально завершилась на атлантическом сейнере. И собравшиеся под красными клеенчатыми маками перезревшие девушки, страстно жаждавшие сказки, ахали и сокрушенно покачивали головами, мол, врет подруга и не краснеет…

Татьяне же и в мысли не приходило сомневаться в правдивости сонькиных баек. Во-первых, она много лет знала Соньку и хорошо представляла степень ее авантюризма. Во-вторых, у нее было достаточно фантазии, чтобы понимать, что правда – это нечто настолько условное и эфемерное, что остается правдой до тех пор, пока в нее верят. И, желая подруге добра, она не подвергала сомнениям ее красочные повествования. И даже ее вечное стремление к вселенской справедливости, вынесенное из пионерского красногалстучного детства, не подвигало ее на разоблачения.

А в-третьих, в-третьих, у нее была своя, особая причина для того, чтобы внимательно слушать Соньку и обогащать свой опыт… Дело в том, что вдохновленная россказнями подруги, Татьяна уже несколько раз пробовала одно дело, которое вызывало лично у нее тревогу и неуверенность, поскольку сама она считала его не очень приличным. Представления о высокой нравственности, внушенные ей в семье и, что особенно важно, в школе, строгой школе еще доперестроечных времен, ставили перед ней серию очень строгих запретов, связанных, прежде всего, с вопросами пола. Она хорошо усвоила нежелательность коротких юбок, яркого макияжа и всего того, что нарушало представления семьи и школы о сдержанности как непременном атрибуте хорошей девочки. Тогда ей постоянно объясняли, что девочка должна быть скромна и что ее лучшее украшение – хорошие оценки в школе.

Впрочем, проблем с успеваемостью у Татьяны не было. Хорошая память в сочетании с усидчивостью давали ей и хорошие оценки. Одна беда, рано выросшая, уже классу к седьмому она стала привлекать внимание мальчиков, и не только со своей параллели, но и из старших классов.

Вот по этому поводу в школу вызывали мать, и каждый из этих походов оказывался причиной серьезного разговора дома. Со временем Татьяна поняла, что мать страдала от жалоб учителей больше, чем она сама. Но сдержать свой гнев была не в силах и выплескивала его на безрассудную, как ей объясняли, дочь. И Таня ничего не могла (да и не хотела!) поделать с обилием внимания, довольно неожиданно упавшего на нее.