Татьяна Шуран - Хаозар

Муж Рады, Дьёрдь, был далёк от того, чтобы формулировать оценки, – он обожал её. Слушая вдохновенный план какой-нибудь очередной авантюры, он только покорно улыбался и почтительно целовал ей руку, хотя на лице его часто отражалось тайное страдание. Он мучительно боялся её потерять, и ещё больше – что она будет несчастна. Порой с башни замка он наблюдал за стремительно и бесцельно мечущейся по полям всадницей в багряном раздувающемся платье, и его ласковые глаза лучились никому не понятной радостью и тревогой. Рада часто уезжала на всю ночь в лес и возвращалась только на рассвете, когда стремительно бегущие по краю неба сизые облака уже озарялись отсветом приближающегося светила.

– Я боюсь смотреть в её будущее, – как-то сказал он Жанне. – Я чувствую, что она будет очень одинока.

– Почему? – спросила Жанна. Отец пожал плечами. Потом мельком взглянул в небо – но Жанна заметила серебристый отсвет, появлявшийся в его глазах в минуты пророческого вдохновения. Он добавил отчуждённым тоном, словно думал в это время о чём-то другом:

– Мы все исчезнем. Мы ведь можем превратиться в людву.

– Правда?.. – изумилась Жанна.

– Да… Не сразу, конечно. Но постепенно память уйдёт. Мы просто забудем, кто мы. И даже не заметим этого.

Коварная перспектива смутила Жанну. Возможно ли, чтобы кэлюме, свет земли, стали настолько чуждыми сами себе?..

– А ты?.. – неуверенно возразила она. – Разве вы не вместе?

– У меня нет больше сил, – Дьёрдь грустно покачал головой, серебро его глаз угасло, и он устало прикрыл тяжёлые матовые веки. – Я ничего не хочу.

1

Именно тогда у Жанны зародилось стремление взять на себя ту ношу, о которой говорил отец, – разделить судьбу всей расы, спасти всех… Ведь не случайно же они, Островичи, считаются повелителями вампиров. На первый взгляд получалось, что Рада объявила себя госпожой над земными кэлюме из тщеславия, прельстившись роскошью и чувственными удовольствиями, но не намекнул ли отец, что её не так-то легко понять?.. Может быть, за всем происходящим есть какой-то скрытый смысл, своя, глубинная мудрость?

Жанна попыталась обратиться к прошлому, разобраться, кто она на самом деле… и первое, что вспоминалось, – раздражённый голос отца, который, проявляя в общем-то несвойственную ему требовательность и злобу, уводил её от непостижимых огненноликих исполинов со словами: «Не забивайте ей голову. Она этого никогда не увидит».

Но он ошибался. Жанна многое видела из того, о чём говорили изначальные, и знала, что всё это – правда. Её нынешняя жизнь казалась ей лишь мгновением, как пауза между двумя вздохами, и вот-вот она откроет глаза – и увидит море света, бесконечно глубокое, бездонное. Жанна чувствовала, что все кэлюме прибыли оттуда и все обязательно туда вернутся. Ссоры родственников поначалу казались совершенно беспредметными. Как можно говорить о каком-то падении? Ведь твоя небесная родина – у тебя внутри. И, что бы ни происходило вокруг тебя, достаточно обратиться к своей душе, – и ты снова вернёшься в царство высшей любви и неземного покоя.

Однако постепенно Жанна с прискорбием поняла, что никто её убеждений не разделяет. Она заметила, какое действие оказывает на изначальных кровь тину и, главное, сам факт необходимости пить эту кровь. Их благородные души преисполнились презрения и отвращения к самим себе. Попытки Жанны объяснить, что самобичевание – отнюдь не признак смирения, что только с радостью принимая испытание, можно его преодолеть, успеха не имели. Может быть, именно в этом разгадка? Может быть, мама ушла от изначальных именно поэтому?

В доме хранилось несколько портретов Рады. Их все создал Дьёрдь – запечатлённые в камне кровью и альрома, очерченные неземными тенями фрески. С них мама смотрела такой, какой была внутренне, по существу: россыпью рдяных лучей, матовых, прозрачных, ярких, ясных… и всегда беспечных, всегда радостных. Она была похожа на зарю. Рассвет.

Но сквозь потоки алого света проступали и настораживающие черты. Жанна пристальнее всматривалась в блуждающую на пунцовых губах жадную, бездумную улыбку, в источающие дразнящий пламень властные тёмные глаза. Пышные распущенные кудри раздувались над недвижными алебастровыми плечами, как ночной шторм. Всё просто: такой женщине хочется отдать жизнь. Дьёрдь запечатлел на своих картинах образ самой страсти и чувственности: стихийная сила, которая соблазняет и пугает, и разрушает, и остаётся всегда одинокой, и нет того, кто разделил бы это одиночество, кто научился бы любить ту, кого невозможно не желать.