Андрей Неклюдов - Скажи - люблю

… Анна лежала, точно примороженная, и никакими стараниями, ласками, никакими словами Артему не удавалось ее отогреть. «Все ясно, – сквозняком пронеслось в голове. – Эта стерва донесла-таки… Заложила! По доброте душевной, без всякого шантажа…»

– Аннушка, дорогая, – с еще большим рвением, почти с мольбой зашептал он. – Ну, что ты? Не думай ни о чем. Мы же рядом, мы любим друг друга – это главное. Вспомни, как мы были счастливы каждую ночь. Ну, улыбнись мне. Я так долго тебя ждал…

Он истекал желанием, и голос его звенел такими вибрациями любви и страсти, что жена как-то задумчиво провела пальцами по его лицу и, повернувшись к нему спиной, подставила ему ягодицы – как откуп, как приз за рвение. Он приник к желанной женщине, припал губами к шее, обвил руками, слился. Но… что-то было не так. Не слышалось отклика. И когда Артем в тревожном предчувствии повернул Аню к себе лицом, в глазах ее блестели слезы.

– Нет, я так не могу! – отвалившись на подушку, прорычал он. – Анна, ну что?! Ну что такого стряслось? Что там тебе соседка наклепала? Чего она вообще лезет в чужую жизнь, тварь! Но что бы она тебе ни наплела, знай – у меня ни с кем ничего не было! Ничего!

– Артем… что там у тебя было – не имеет никакого значения, – медленно произнесла женщина, глядя в потолок.

– Как – не имеет? – опешил Артем. Он готов был даже возмутиться, хотя, казалось бы, слова жены сами по себе сулили легкое прощение. Однако их многозначительность, их тон…

Глаза любимой поблескивали в косом свете бра. Что с ней? И тут Артема пронзила догадка… Так вот оно что!.. Вот почему она такая странная. Вот почему не обвиняет его, не клянет!

– Поня-я-ятно, – протянул он и выдержал паузу. – Ты сама мне изменила. Теперь понятно.

Минуту, две длилось тягостное молчание. Казалось, женщина колеблется: говорить – не говорить.

– Нет, Артем, – последовал наконец твердый ответ. – Все намного хуже… Для тебя, по крайней мере, – уточнила она.

«Что может быть хуже?» – облегченно вздохнул супруг.

А Анна между тем говорила дальше – медленно, ровно.

– Артем, я встретила одного человека… Мы прежде были знакомы. Когда-то встречались. Он жил в соседнем доме. Мы вместе… Хотя это сейчас не важно. Важно, что я поняла: я всегда любила его. По-настоящему. Все изменилось, Артем. Я вернулась другая… И ты должен меня понять. И простить, если сможешь…

Артем уже не столько слушал жену, сколько смотрел на ее шевелящиеся губы, на поблескивающие влажные зубы, на медленно поднимающуюся и опускающуюся грудь, и ему чудилось, будто все это игра. Игра в нелюбовь. Якобы они так договорились, они играют, будто он изменил ей, а она будто бы полюбила другого. И сейчас они расхохочутся и со счастливыми улыбками прильнут друг к другу, как сотни раз до этого. Захотелось встряхнуть ее: Аннушка, очнись, это же я, твой Артем! Взгляни на меня, посмотри, сколько во мне любви! Посмотри на себя: ведь ты моя! До последнего ноготочка!..

Нет, он ошибался: она была чужой и неузнаваемой. Это было ее тело, знакомое до мелочей, ее кожа, ее запах, который он узнал бы из тысячи других запахов, ее волосы. И все это уже было чужое, не его. И он лежал, не касаясь, боясь коснуться ее.

– У меня нет шансов? – произнес он бесстрастным, почти неживым голосом.

– Боюсь, что нет.

– Хорошо, – Артем посмотрел на нее с каким-то дерзким отчаянием. – Но давай хоть потрахаемся в последний раз! – выкрикнул грубо. – Чтобы не так больно!..

– Артем, я не могу.

– Я заплачэ тебе! Хочешь – пятьсот баксов… в подарок… Нет, я дам больше – тысячу! Все! Все забирай, что было наше!..

– Прекрати! Или я лягу в кухне.

– Ну скажи хотя бы, что все еще любишь меня. Соври! Чего тебе стоит… Я не прошу большего. Просто скажи: Артемчик, я все еще люблю тебя. И все. И я с этим уйду.

– Это не так просто, как ты думаешь. Я даже ему не говорила еще этого слова.

– Ну как же так? Ведь мы любили друг друга… И всегда говорили об этом. Куда все делось?

Она молчала.

Артем просительно дотронулся до ее руки:

– Аннушка… Всего одно слово… Мне так холодно.

Она посмотрела на него жалостливо, что-то дрогнуло в ней, даже глаза повлажнели и покраснели веки, но через секунду жестокость, свойственная подлинной любви, жестокость, какую вызывает у влюбленного всякая помеха его большому чувству, заставила ее произнести:

– Нет.

Лето-осень 2003 г.

© 2007, Институт соитологии