Майкл Перкинс - Злые компаньоны

— Не смейте! — тихо произнесла Энн, чтобы не привлечь внимания других пассажиров. Затем она впервые взглянула на меня. Ее глаза широко раскрылись, а ноздри раздувались.

— Ты явился с того света!

— А ты явилась с того света?

— Почти. Ты же видишь мой дорожный костюм.

— Должно быть, у тебя ограниченное пространство для путешествий.

— Там всегда мало пространства. Наверно, ты это понял, несмотря на свою тупость.

— Как жизнь?

— Он адвокат. Один ребенок, но я снова забеременела.

— Хороший дом?

Энн отвернулась, будто я смеюсь над ней.

— Самый лучший, приятель.

— А как насчет того, что ты мне раньше говорила?

— Это предназначалось для твоих ушей. Я говорила не о себе. Меня там не было.

— Как ты себя чувствуешь?

Глядя на меня, Энн из сумочки достала книжечку спичек и зажгла одну. Она держала горевшую спичку под ладонью, поджаривая ее.

— Вот как я себя чувствую, — ответила она и задула спичку.

— Прошло так много времени.

— Я никогда не оглядываюсь на прошлое.

— Что ж… конечно.

Что я мог сказать? Я снова протянул к ней руку, и на этот раз она не остановила меня. Я обнял ее и нашел под жакетом одну грудь. Сосок тут же затвердел.

— Что произошло… я имею в виду ту операцию? — спросил я.

— Все осталось при мне, если ты имеешь в виду мужские достоинства.

Я ничего не мог придумать в ответ, кроме как неубедительное:

— Мне не хочется слышать об этом.

При этих словах Энн обрадовалась.

— В чем дело? Боишься взглянуть на женскую прелесть двадцатого века? Посмотри.

Сказав это, она подняла юбку и задвинула мою сопротивлявшуюся руку себе между ног. Я отдернул руку и отодвинулся от нее на одно сиденье.

— Энн, прекрати. Сними эту маску.

— Ты рехнулся. Ты всегда таким был. Если ты не знаешь, что случилось, я не могу тебе сказать… по крайней мере, не сейчас.

Больше она ничего не добавила.

Во время написания «Злых компаньонов» мне было двадцать пять лет, я жил в нижнем Ист-Сайде Манхэттена и считал, что многое повидал. Я видел, как умирают от холода и огня, от иголки и ножа. Сексуальная революция воздвигала баррикады. Мрачная, непристойная Вьетнамская война вошла в каждый дом, а происходившие ежемесячно убийства меняли направление американской политики.

Взявшись за «Злых компаньонов», я хотел создать произведение литературного воображения, в котором бы кипел через край гнев молодого писателя, не нашедшего место в американском обществе середины 1960-х годов. Я хотел схватить читателей за шиворот и встряхнуть их так, чтобы они по-новому взглянули на происходящее. Я хотел до смерти напугать их.

Думаю, мне это удалось. (Возможно, это превзошло все ожидания, ибо роман издается уже двадцать четыре года.) В первом издании 1968 года «Злые компаньоны» привлекли внимание проницательных писателей и читателей, которые поняли, почему и с какой подрывной целью в книге с таким вызовом используются непристойности. Я написал крутой oevre noire [3] Oevre noire — роман ужасов, мрачная проза. — Прим. пер. , в котором нарушены табу. Как писал Александр Трокчи, «непристойность иногда является формой непорочности… В некоторых ситуациях нечестным становится тот современный писатель, который избегает непристойного».

Поскольку я решил написать «Злых компаньонов» от первого лица, многие наивно посчитали эту книгу автобиографической. Это так лишь в том смысле, что любая выстраданная сердцем книга представляет собой страстную запись развития души. Книга, подобная этой, также является наслоением литературных влияний, многие из которых незнакомы американцам: Сад, Лотреамон, Рембо, Малапарт, Селин, Джим Томпсон и комиксы ужасов 1950-х годов.

Я был преисполнен честолюбия, когда сел за пишущую машинку, но не собирался писать роман, который начнут изучать в университетах или внесут в списки бестселлеров. Прежде всего я хотел создать роман, равнозначный моему гневу, и ничего не скрывать. Я хотел поведать искренним голосом о том, что словами не говорят.

В «Злых компаньонах» я имел в виду то, что писал. С тех пор мое мнение не изменилось.

Майкл Перкинс

Август 1992 г.

Эта книга стала «золотой КЛАССИКОЙ» МИРОВОЙ ЭРОТИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ. Ее называют ШЕДЕВРОМ… Она погружает в странный, ЗАПРЕТНЫЙ мир боли и НАСЛАЖДЕНИЯ, покорности и ВЛАСТИ, темной ЧУВСТВЕННОСТИ — и немыслимых высот ФИЗИЧЕСКОЙ ПЛОТСКОЙ СТРАСТИ!.. Желание — без предела. Жажда — БЕЗ ГРАНИЦ!