Джон Перкинс - Дженнифер и Ники

Ники махнула рукой, и огромный черный лимузин мягко затормозил перед ними. Снаружи машина сверкала, внутри же она казалась увитой плющом пещерой. Звуки улицы не проникали сюда, а шторки, прикрывавшие тонированные стекла, усиливали ощущение безопасности. На обитых кожей сиденьях лежали в живописном беспорядке бархатные подушечки.

Дженнифер откинулась назад, утопая в мягкой коже сидений и ощущая кончиками пальцев ее сливочно-нежную поверхность. Она глубоко втянула в себя воздух, наполненный запахами меха, костра, дорогой кожи и изысканных духов — неповторимый аромат роскошного лимузина.

— Вкусно пахнет, правда? — спросила Ники. — Шоколадом или свежим кофе. Это так возбуждает.

Дженнифер улыбнулась, стараясь глядеть в лицо Ники, но взгляд ее, не в силах бороться с нарастающим возбуждением, невольно скользнул вниз, где разошедшиеся полы шубы открывали взгляду стройные бедра и обнаженную плоть между ними. Чтоб отвлечься, она принялась гладить шубку Ники.

— Я давно мечтала о такой. Мне нравится смотреть, как мех оживает на свету, как он мягко струится.

— Мягко струится… да. Это нужно ощутить обнаженным телом. Чертовски заводит… Сейчас я чувствую, как электричество растекается по всему телу. Взгляни! — Она распахнула шубку.

— Ты носишь ее на голое тело!

Голос Ники оказался грубым и прокуренным:

— Прикоснись ко мне, Дженнифер…

Вечерами по воскресеньям Дженнифер любила бродить по Манхэттэну. Ее внимательный взгляд исследователя привлекали не только магазины и картинные галереи, но и бесконечная череда лиц, точно специально созданных для фотографии. Ей нравилось медленно брести по Пятой Авеню осенью, когда в парке напротив уже осыпались разноцветные листья — красные, желтые. Иногда Дженнифер останавливалась в одном из огромных музеев, что возвышались над улицей, но всегда ненадолго.

Скоро она вновь оказывалась на улице и, позволяя себе раствориться в людском потоке, жадно внимала тому, что говорили лица. Одаренная и вечно ищущая, она была преуспевающим фотографом и уже успела объехать мир с камерой в руках, снимая горные восходы и морские закаты, известных политиков и моделей, студенческие волнения и модные джинсы, но всегда с настоящей страстью отдаваясь изучению лишь одного предмета: человеческого лица. Она верила, что с помощью камеры можно прочитать черты лица, как отпечатки пальцев и что хороший портрет способен отобразить весь мир, скрытый в человеческой душе.

Во многих прохожих Дженнифер пробуждала ответное внимание, ибо даже в городе умопомрачительно красивых женщин ее нельзя было не заметить, как нельзя не заметить пламя на снегу. Конечно, отчасти причиной тому были ее потрясающие волосы: высокая, стройная, голубоглазая, она имела роскошные золотистые волосы, которые, спадая волной, закрывали часть ее лица, но не в последнюю очередь она была обязана вниманию прохожих своей смеющейся самоуверенностью и тому непобедимому жизнелюбию, что светилось в ее широко распахнутых глазах. Казалось, сама ее фигура излучает энтузиазм и смелость.

Застенчивость была не ее чертой. Если она встречалась глазами с мужчиной, ее взгляд был открыт, и тверд, и не менее откровенен, чем его. Взор встречного, привлеченный ее глазами или прической, скользил по твидовому жакету и белому свитеру и, наконец, по серым широким брюкам, повторяя плавные очертания роскошного тела.

В одежде она была восхитительна, но когда она шла по улице, что-то в ее легкой размашистой походке говорило, что она будет выглядеть лучше, нет, просто чертовски соблазнительно, обнаженная, в отблесках пламени. И мужчины, и женщины мысленно раздевали ее, и Дженнифер с гордостью принимала дань этих взглядов, точно королева, отвечая им своей ослепительной улыбкой.

Шагая по Пятой Авеню, она миновала торговцев хот-догами и черных ливанцев в серых, пропотевших футболках, жаривших каштаны, бегунов в ярких спортивных костюмах, группку бледнолицых монахинь в темных одеждах, подростков — членов ассоциации пешеходов, бизнесменов в костюмах-тройках и туристов в тяжелых башмаках, с рюкзаками за спиной; и всем она успевала уделить внимание. Каждое лицо могло стать фотографией. У Восточной-82 она пересекла авеню и поднялась по широким ступеням музея Метрополитен. Группки посетителей отдыхали у входа в мир прекрасного, расположившись под огромными желто-красными афишами выставок, которые немного оживляли фасад этого величественного здания. Дженнифер взглянула на безоблачное октябрьское небо и уселась на ступеньки, лицом к солнцу. Прямо перед ней, на площадке для прогулок, какой-то задумчивый молодой человек, с роскошной черной бородой, наигрывал на лютне елизаветинские мотивы. Чудная мелодия, струясь поднималась вверх, отделяясь от шума машин.