Джон Перкинс - Дженнифер и Ники

Пэр Митя взял за правило никогда не принимать более одного человека одновременно, и то, что он говорил во время таких персональных аудиенций, соответствовало личности приглашенного. Пэра Митю не интересовали массовые движения.

Алэн подвел ее к уединенному домику своего отца, приютившемуся в уголке имения, в стороне от основных построек. Ночь была довольно прохладной; от реки поднимался туман.

Они остановились перед невзрачного вида домиком, и Алэн прижал ее к себе так крепко, чтобы чувствовать ее грудь через ткань пальто. Он хотел ей что-то сказать и мучительно подбирал слова.

— Дженнифер, я хочу сказать тебе кое-что. Я не вижу причин, чтобы не любить тебя. Там, на острове, все было всерьез.

Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Боясь, что, отвечая, она может напугать его своей эмоциональностью, Дженнифер лишь прошептала в ответ: «Да, всерьез».

Он повернулся и пошел прочь, оставив ее одну. Она подождала, пока его шаги по мерзлой земле не стихнут вдали. Потом глубоко вздохнула, выпуская изо рта клубы пара, и постучала в простую дверь уединенного жилища Пэра Мити.

Дверь со скрипом приоткрылась, как бы сберегая внутреннее тепло помещения, и показался человек среднего роста с белой бородой.

— Да, — произнес он.

— Я — Дженнифер Сорел. Вы назначили мне встречу.

— Я помню. Входите.

Она шагнула за порог и обнаружила, что комната освещается лишь слабым лунным светом, падающим из окна. Бородатый человек вытаращил на нее глаза и поманил скрюченным пальцем.

Она последовала за ним через просторную комнату, полную, кажется, спящих кошек. Она шла, с удивительной ловкостью умудряясь не наступить ни на одну из них, и остановилась, когда Пэр Митя зажег свет над кухонным столиком.

Желто-зеленый шелковый абажур, покрывающий лампу, делал отбрасываемый ею свет приглушенным и мягким, как раз таким, какой приятнее всего для глаз ночью. Она висела над белым лакированным кухонным столиком, на котором находилась баночка арахисового масла, раскрошившаяся по краям, отсыревшая буханка черного хлеба и огромный нож.

Белобородый человек сел за столик и взял в руку нож. Он отрезал два ломтя черного хлеба и протянул один из них Дженнифер.

— Хотите есть?

— Я хотела бы увидеть Пэра Митю. Это вы?

— Что вы хотите узнать? — спросил он.

Он посмотрел на нее из-под белых кустистых бровей и улыбнулся самой прекрасной улыбкой, какую Дженнифер когда-либо приходилось видеть. При помощи ножа он размазал коричневатое масло по влажной поверхности хлеба, потом поднес бутерброд ко рту. У него были крепкие белые зубы, оставившие следы на хлебе и масле, когда он откусил кусок хлеба и стал пережевывать его с наслаждением.

Дженнифер пододвинула себе стул и села напротив Пэра Мити. Ей вдруг вспомнились все те вопросы, касающиеся Ники и Алэна, что приходили ей в голову за последние месяцы. Она лихорадочно рылась в памяти. Честно говоря, она не знала с чего начать. Огромное количество вопросов совершенно сбило ее с толку. Наконец она решила начать с того, что было для нее самым важным.

— Я хотела узнать про вашего сына, — начала она, я люблю Алэна, по крайней мере, мне так кажется.

Он фыркнул и едва не подавился арахисовым маслом.

— Мой сын? Мне никогда не удастся приобщить его к делам. Он предпочитает мотаться по миру за своей прыткой сестренкой. Я испортил своего сына, мисс Сорел. Он рос одиноким ребенком, у довольно холодной матери, поэтому я соединил его с сестрой. Теперь я жалею о том, что настоял, чтобы они воспитывались вместе. Но о таких вещах всегда узнаешь слишком поздно.

— Да, пожалуй.

— Думаю, вам бы лучше удалось справиться с двумя детишками? — Он поднял свои белые пушистые брови. Он был трогательнее, чем казалось на первый взгляд.

— Вы гуру?

— Нет.

— Но так пишут в газетах.

— Газетам приходится давать поспешные ответы на сложные вопросы. Вы выглядите довольно умной, способной размышлять над трудными вопросами…

— Я люблю Алэна, это непростой вопрос.

— Понимаю, и поэтому вы здесь. Вот почему я спросил, когда мы вошли в кухню, что вы хотите узнать.

— Как я могу отвоевать его для себя, вот что я хочу знать. Вы его отец, может быть, у вас будет идея.

Пэр Митя прожевал последний кусочек и рыгнул, прикрывая рот ладонью. Он погладил бороду.

— Люди всегда приходят ко мне за идеями. Что я думаю о том или об этом? Если бы меня посещали великие идеи, не кажется ли вам, что я уже давно копал бы нефтяной колодец голыми руками, а не сидел бы здесь. Могу заверить вас, что здесь бы меня не было.