Юрий Барков - Запретный дневник

Бывало, что мы решали посношаться в той же ванной лицом к лицу, и она вскарабкивалась на меня, обхватывая ногами бедра и уцепившись руками за шею. Я ебал ее на весу, поддерживая под ягодицы. Но даже в такой непростой позиции она старалась помочь, ерзая по моему телу животом и грудями. Она вообще была у меня раньше старательная в этом деле.

Хоть я и предпочитаю отношения с живой партнершей, все же онанизм я отношу к разновидности ебли, и когда дрочу, представляя перед глазами ка-кую-либо женщину, то это все равно что совокупляюсь с ней. И правда, можно сказать: «прелюбодея-ющий с женщиной в сердце своем, уже воистину прелюбодеяет с ней».

Но случай с Марией — это другой случай. Это даже не первый из описанных случаев с моей женой. Нас ни в воображении, ни в представлении, ни в пресловутом «сердце» — нас материально соединяет моя сперма. И когда я истекаю, то натурально чувствую, что совокупляюсь с моей возлюбленной, и ощущаю, как переходит в нее моя энергия.

Мария стояла на уступе раковины спокойно и просто, как всегда. А я, перевозбужденный долгим воздержанием и ее смиренным видом, упоенно дрочил, представляя, как задираю кверху ее одежду.

Все-таки, что у моей милой под всеми этими покровами? Большие ли у нее груди? И густо ли растут волосы в низу живота? Кто она — королек или сиповочка? Как любил ее Бог? И что он в ней любил? Оттопыривается ли у ней попка, когда она просто стоит, и полненькие ли ножки? Наверное, все у нее прекрасно — не мог же Бог выбрать не идеал. А как, интересно, Он оплодотворял ее? Наверное, в миссионерской позе. Тогда она, скорей всего, королек. Она королек, а Он Бог — идеальная пара. И Он, воспользовавшись иерархически высоким служебным положением… (Между прочим, статья 194-я УК — превышение должностных полномочий.) Но Он вездесущ и всете-кущ; то есть это ведь значит, что и в истечении моей спермы тоже Он? Нет! В моей сперме лишь Его божественная демиургическая энергия, а в истечении ее — целиком я!

Судя по укоризненному личику Марии, стоя не очень понравилось, но она терпеливо все вынесла ради меня.

«Восьмое марта близко-близко, и сердце бьется, как олень, не подведи меня, пиписка: Международный женский день!»— не знаю, кто выдумал эти слова, но в голове целый день вот такая дребедень.

Мы всегда с женой старались отметить этот праздник какой-нибудь продолжительной еблей накануне. Обычно сдержанная и старавшаяся уложиться в один раз, в ночь на Восьмое марта жена расслаблялась и давала, как мне пожелается. Это было нашей традицией, и супруга, считавшая семью и семейные традиции самым важным и незыблемым в жизни, свято соблюдала наш обычай даже сейчас, когда взяла моду время от времени мне отказывать.

Как правило, мы начинали в позиции я «сверху». Потом, когда она заводилась, я пересаживал ее на себя, и в этой позе она галопировала на мне, часто и быстро кончая по нескольку раз. Тогда я укладывал ее ничком, втискивал хуй между слегка раздвинутых ног, просил свести их вместе и добивался, чтобы она кончила так. Нет большего самоутверждения для мужа, чем осознавать, что в любой момент ты можешь заставить кончить свою жену. Этим подчиняем мы жен.

В конце я ее переворачивал и просил взять меня за яйца. Пока она, просунув руку между нашими телами, теребила и мяла в кулачке мои яички — и это, кстати, доставляло ей удовольствие, вот что в отместку означает для них выражение «держать мужчину за яйца», — я всовывал ей во всю длину и летел к концу, внутренним взором уже замечая покачивающуюся вдалеке на мраморных столбах башню. Потом башня взрывалась, разлетаясь на куски, и я наконец-то орошал соками свою законную.

Вот и сейчас, лежа в постели, я читал при свете ночной лампы «Тайные записки Пушкина 1836–1837 гг.», время от времени вставая, чтобы проверить, не спит ли уже дочка в соседней комнате. Жена устала ждать, пока девочка окончательно уляжется, и заснула сама, наказав:

— Разбудишь меня тогда…

Записки Александра Сергеевича возбуждали своей откровенностью, то и дело я поднимался убедиться, что из-под двери дочериной комнаты все еще выбивается полоска света, жена чуть слышно похрапывала на постели, праздник Восьмого марта неотвратимо надвигался. Наконец свет из-под дочкиной двери исчез, я отложил книжку и подкатился к своей дражайшей половине. И только привалившись к ней, я вдруг с ужасом понял, что у меня не встает. Такого еще не бывало. Я лежал, прижавшись к женщине, а жена, как и я, спит голой, и впервые в жизни был не в силах. Ужас, от этого вдруг объявший меня, тоже не способствовал приливу энергии.