Роузи Кукла: Уроки английского

А чтобы нас не застукали, мы спускаемся ниже, под лестницу. Там у нас дверь в подвал и мы, царапаемся этим ключом, и ждем, пока дверь откроется! А потом, потом взрываемся! Уже спустя полчаса, а иногда час. Холодно нам становится, и я, как не прижимаюсь к телу ее, все остываю и охлаждаюсь. Все! Теперь одеваться. А то заболею.

Но пока трясемся и цепляемся, путаемся в складках скомканной одежды, все нет, нет, а тянемся и целуемся. Иногда так и стоим. Наполовину одетые и все никак не может оторваться друг от дружки. Пару раз нас пугали. Это, когда в подвал шел кто-то за вещами. Мы прятались в темной нише, за ящиками и еще каким-то хламом и сидели, пережидали. Зато потом! И так неделями, месяцами. Стыдно признаться, но мы вместе с ней занимались этим, тем, что запретно было, но чем мы делились между собой. Я ей показывала, как я это делаю, а она мне. Я все ручками и пальчиками, а она таким, что когда я впервые это увидела, так у меня просто мурашки по коже. Оказывается, есть и такое и так можно! Но что она делала и как, и потом и меня приучала, я о том не рассказываю. Не в том суть! А просто дело в нас и наших попытках этот мир, взрослых исследовать. Исследовать так, как мы могли тогда, как его понимали.

И еще я вспомнила, что матери не было до меня никакого дела. Мне даже казалось, временами, что я не ее дочь и не нужна ей вовсе. Она уходила на работу, когда я еще спала, а возвращалась, когда я уже спала. Приходила, кралась, но это, если она была трезвая, а вот после выпивки ее, этих бесконечных банкетов и приглашений на открытия чего-то и где-то, чьих-то дней рождений, так это я сразу, же узнавала. По шуму и стуку, а иногда, и по басу мужскому.

И вот тогда я уже не спала, слушала. Слушала, как она игриво что-то щебечет ему, а потом моется быстро под душем и даже, при этом мурлыкает себе под нос какую-то модную песенку. Она топчется, ходит из комнаты своей на кухню и в туалет, но никогда не приоткроет дверь и не заходит ко мне, никогда не спросит, не поцелует меня, сонную. Она на своей волне. Ей, я знаю, этого так хочется! А потом! Потом начинается целое музыкальное представление. Она никогда не стеснялась меня, а с ними и подавно. Пока я малой была, она меня будила своими охами и ахами, криками. Иногда я заходила к ней в комнату и спрашивала ее, что же случилось? А она выглядывала, то из-под какого-то очередного своего дядьки или другой раз свешивалась под ним, но каждый раз я только слышала.

– Это, что такой? А ну! Живо спать! Тоже мне, Павлик Морозов! – И обидно так, смеялась!

Потом я подросла и именно она натолкнула меня на все то, что потом со мной происходило.

Как-то, я ее все ждала. Очень хотела посоветоваться, расспросить. Меня уже давно мучили вопросы о мальчиках, мужчинах и всего того, что должны были все девочки знать, они говорили все время об этом, но не я. Я молчала еще и от того, что так много и не знала. А меня это обижало! За это меня в школе девчонки все время дразнили. То я для них недотепа, то корова безмозглая, то глупая, наивная дурочка или еще грубее, после моих вопросов, просто пиписька обос….ая. Это все унижало меня. Я не дождалась от матери времени для себя, не услышала ее объяснений и стала сама, заполнять этот вакуум.

Во дворе нашего, старинного и элитного дома, что стоял на городском холме, жили семьи очень ответственных работников. И моя мать, работница ГОРОНО, тоже проживала здесь, на втором этаже в двух комнатной сталинке. Папка мой, давно ушел от нее, не выдержал ее умничаний и воспитания. Женился снова и у него уже свои дети. А мать, она сама взялась за меня и воспитывала. Все показательно делала. И я с самых пеленок все по яслям и детсадам, а потом в школе, а то у чужих, потом в продленке. И все время одна. Да и, как, же так, ведь мать моя самая важная и умная в системе образования! Воспитывала всех и вся, и на все тратило свое время, только не на меня. На мне она уставала и старалась перепихнуть меня, то к знакомым, то к каким-то вообще не знакомым людям. Я так и росла. А потом выросла и тут! Вот я и рассказываю об этом.

В нашем дворе жила семья дворника, которая все делала по нашему дому. В подвале была автономная котельная, прачечная и кладовые. Белье все сушили на чердаке. А то, как же, ведь это было белье ответственных работников! А тут розовые трусики ее или семейные трусы его, самого руководителя района! Разве же можно так! Потому, все белье сушили на чердаке. А стирала его, почти всему дому, жена дворника. Она же и убирала и готовила тем, кто хотел. Само собой, люди трудились и не только хорошо, но можно сказать, ударно. И так же относились к рождению своих деток. Их ударно плодили. У дворника было три девки. Вот, с одной из них, Катькой, самой младшей я и дружила.