Маркиз де Сад: Жюльетта. Том II

Вместо ответа сластолюбивый аббат вставил свой орган по самый корень в безжизненную груду плоти. Вскоре его примеру последовали остальные, и один за другим все четверо оскорбили прах нежного, благородного создания; наблюдая за ними, Жюльетта безостановочно ласкала сама себя; наконец веселая компания удалилась, оставив оскверненный труп лежать у самой дороги. Бедное создание, рожденное под несчастливой звездой, так уж было суждено, что даже смертный покой не уберег тебя от жестокого порока..

— Воистину, — заявила мадам де Лорсанж, когда они подходили к замку, — этот случай лишний раз убедил меня в правильности моей жизни. О, великая Природа, стало быть, для твоих неподвластных нам замыслов действительно необходимо зло, которое приводит в ужас глупую толпу, стало быть, оно тебе по душе, если ты своей рукой караешь тех, кто страшится его или отвращает от него свой взор. Да, сегодняшний день окончательно укрепил и успокоил мою душу.

Не успела графиня произнести эти слова, как к воротам подкатил экипаж. Из него вышла высокая, статная, очень привлекательная женщина, и Жюльетта бросилась к ней.

Вы не поверите, но это была не кто иная, как Дюран, ближайшая и самая верная подруга мадам де Лорсанж, та самая Дюран, которую Венецианская инквизиция приговорила к смерти и мертвое тело которой показали Жюльетте в страшном застенке.

— Великий Боже! — воскликнула потрясенная графиня. — Я не могу поверить своим глазам, это ты, моя любовь? Ради всего святого объясни, что произошло.

Все поспешили в гостиную, устроились в креслах и в молчании выслушали самую загадочную историю на свете.

— Да, милая Жюльетта, — начала Дюран радостным и в то же время исполненным достоинства голосом, — ты видишь перед собой свою подругу, которую считала казненной и навек потерянной для тебя и которая возвратилась к тебе целой и невредимой и вдобавок несметно богатой: помимо своих денег я привезла тебе то, что власти конфисковали у тебя в Венеции. — Она положила на стол толстую пачку банкнот и продолжала: — Вот, душа моя, твои полтора миллиона ливров, которые снова нашли свою хозяйку; это все, что мне удалось вернуть, наслаждайся ими, а взамен я прошу только одного — дозволения провести остаток моих дней в твоем обществе.

— Ах, друзья мои! — всплеснула руками Жюльетта. — Мне кажется, тот, кто когда-нибудь напишет историю моей жизни, не ошибется, если назовет ее «Торжество и процветание порока». А теперь, Дюран, поведай нам поскорее свою таинственную повесть, но прежде я хочу сказать, что сама прошу тебя никогда больше не покидать меня.

И мадам Дюран с присущим ей красноречием и немногословием рассказала о том, как она я конце концов исполнила волю правителей Венеции, и за это вместо нее предали смерти другую женщину, ибо таким образом Совет республики хотел запугать Жюльетту, вынудить ее бежать из города и прибрать к рукам ее богатства. Иезуитский обман увенчался полным успехом, и с таким же успехом Дюран вызвала в Венеции чуму, которая унесла двадцать тысяч жизней; после завершения операции она попросила, в качестве вознаграждения, отдать ей деньги, отобранные у подруги, потом тайно и без промедления покинула город, ибо эти коварные венецианцы, впитавшие в себя принципы Макиавелли, избавились бы от сообщницы при первой же возможности.

— Таким образом я сбежала, моя драгоценная, и сразу бросилась по твоим следам, — продолжала Дюран. — Теперь я вижу тебя счастливой, и больше мне ничего не надо; мне осталось возблагодарить судьбу, которая дважды спасала меня от виселицы: судя по всему я рождена не для того, чтобы закончить жизнь в петле. Я не знаю, какая смерть мне суждена, но когда придет мой последний час, пусть он застанет меня в объятиях любимой моей Жюльетты — пусть будет так, и я приму смерть с улыбкой.

Подруги крепко обнялись и четверть часа клялись друг другу в самой искренней дружбе, верности и преданности, ведь эти чувства встречаются среди поклонников порока не реже, чем среди людей добродетельных, что бы там ни говорили невежественные грубияны, которые верят в своего мрачного и унылого Бога. Все присутствующие разделяли радость двух женщин, ликование было в самом разгаре, когда за окнами раздался цокот копыт, и через минуту в гостиную вошел гонец из Версаля с посланием для господина де Нуарсея.

— Клянусь небом, Жюльетта, — воскликнул наш распутник, распечатав и пробежав глазами конфиденциальное письмо, — сегодня фортуна устроила нам настоящий праздник. Министр скончался, король срочно требует меня ко двору, где мне будут вручены бразды правления королевством. Вы не представляете себе, какие счастливые звезды воссияли над нами! Я скачу в столицу, вы обе едете со мной, — продолжал Нуарсей, обращаясь к Жюльетте и Дюран. — Я хочу, чтобы вы всегда были рядом, разве могу я обойтись без вас теперь, когда возьму в руки руль корабля, именуемого Францией? Вам, Шабер, я даю епархию с титулом архиепископа, маркиза назначаю посланником в Константинополь, а вам, шевалье, будет назначено содержание пятьсот тысяч ливров в год, и вы останетесь в Париже управлять нашими делами. Итак, друзья, настало время великих свершений и великой радости для всех нас, а добродетель ожидают черные дни, хотя, наверное, не стоит упоминать об этом в романе, если он ненароком будет написан о нашей жизни.