Из многочисленных жерл Тартара в небо вылетели двадцать четыре тысячи ракет, каждая фут в обхвате, и, достигнув облаков, закрыли собой Элизиум. Затем эти невиданные потешные огни разорвались, и из них выпал дождь сверкающих звезд: около четверти часа на двадцать лье в округе ночная тьма была светлей самого светлого дня.
— Ах! — воскликнула испуганная графиня. — Никогда еще не видела я более внушительного зрелища! И если битва эта действительно когда-то происходила, она наверняка была не столь величественна, нежели представление сие… О мой дорогой Селькур, — продолжала она, опершись на руку его, — я никогда не смогу по достоинству оценить деяния ваши, ибо они поистине не имеют равных себе… Невозможно устроить праздник более великолепный, чем этот, невозможно исполнить его с большим вкусом, сделать его столь блистательным и добиться четкой сыгранности всех сцен. И все-таки я покидаю вас, ибо за всем этим мне чудится влияние колдовских сил; восхищению моему нет границ, однако я боюсь уступить соблазнам.
Пока графиня выражала восторги и сомнения свои, Селькур незаметно, под покровом тьмы, увлек ее в жасминовую беседку; там он предложил ей отдохнуть на скамье, кою она приняла за газон; сам же Селькур разместился перед ней. Огромный, едва заметный в сумерках балдахин опустился сверху на сей уединенный приют, и героиня наша более не имела понятия, где же она находится.
— Новое волшебство! — воскликнула она.
— Которое скрыло нас от глаз вселенной, словно никого, кроме нас, не существует более на земле.
— Как это чудесно! — взволнованно произнесла графиня. — Однако вам не следует злоупотреблять магической своей властью, которая вот уже двадцать четыре часа искушает чувства мои, заставляя разделять сумасбродства ваши…
— Искушение… вы сами произнесли это слово… Но подумайте, ведь способ сей предполагает не только труды одной стороны, но и снисходительность другой, не так ли? Так что, если он окажется действенным, в этом будем виноваты мы оба.
— Хотелось бы надеяться, что этого не произойдет…
— Превосходно! В таком случае, если что-то и случится, то повинна в этом будет исключительно любовь, и вам не придется винить свою слабость, а мне исполнять роль коварного соблазнителя.
— Вы поразительно ловкий человек.
— О, я не так ловок, как вы жестоки.
— Вы приняли мудрость за жестокость.
— Как сладостно иногда забыть о ней!
— Да, конечно… но раскаяние!
— Пустяки! Кто будет вспоминать о нем? Неужели подобные мелочи все еще волнуют вас?
— Клянусь, я никогда еще не испытывала подобного чувства… мне страшно только непостоянство ваше. Малютка Дольсе приводит меня в отчаяние.
— Разве вы все еще не верите, что я пожертвовал ею ради вас?
— Да, весьма находчиво и деликатно… Но можно ли всему этому верить?
— Лучший способ проверить возлюбленного — это привязать его к себе милостями своими.
— Вы уверены?
— Я не знаю способа более надежного.
— Тогда скажите, где мы сейчас находимся?.. Возможно, мы уже перенеслись в самую чащу дикого леса, вдали от человеческого жилья… И если бы вы захотели получить доказательство доброго моего к вам расположения… похоже, я бы напрасно звала на помощь, никто бы не пришел.
— Но вы ведь не станете никого звать?
— Смотря что вы готовы предпринять.
— Все.
И Селькур, держа возлюбленную в объятиях, попытался умножить успех свой.
— Ну вот! Разве не об этом говорила я? — продолжила графиня, мягко высвобождаясь из объятий его. — Разве не предугадала, на что рассчитываете вы?.. И вот опасения мои сбылись… Вы что же, желаете, чтобы я поощрила безрассудство ваше?
— А вы запрещаете мне его?
— О! Неужели здесь вообще можно что-либо запретить?
— То есть вы хотите сказать, что если я и одержу победу, то буду обязан ею исключительно обстоятельствам…
Говоря это, Селькур притворился, что обуздал страсть свою: вместо того чтобы ускорить развязку, он оттягивал ее.
— Вовсе нет, — обеспокоенно произнесла графиня, побуждая его, однако, снова занять утраченные было позиции. — Но вы же не хотите, чтобы все бросались за вами очертя голову?.. Не станете вынуждать меня делать авансы?
— Как вам будет угодно. Однако мне хотелось бы услышать от вас… что уединение наше и прочие обстоятельства не имеют никакого значения для победы моей и, будь я беден и слаб, вы бы все равно одарили меня теми милостями, коих я взыскую.
— О, Господи, какое это имеет значение!.. Сейчас я могу сказать вам все, что угодно. В жизни бывают минуты, когда ты готова на любое безумство, и держу пари, что вы намеренно сотворили минуту сию.
Читать дальше