Шахразада - Избранницы Рахмана

– Что случилось?

– На охоте погиб мой старший брат, наследник престола Файзулла.

– Бедные твои родители… бедная матушка… Ее горе, должно быть, воистину безбрежно.

«О да, именно эта женщина может быть счастьем всей моей жизни, – мелькнуло в мыслях Рахмана. – Она даже сейчас думает о других. Ей и в голову не пришло спросить, что теперь будет со мной или с ней самой…»

– О да, моя прекрасная. Матушка очень страдает. Но увы, одного этого печального известия мало. И мой отец призывает меня к себе. Более того, он испросил разрешения у мудрого владыки, магараджи Раджсингха, дабы тот отпустил меня со службы. А это значит, звезда моего сердца, что нам опять пора собираться в дорогу.

– «Нам», мой любимый?

– Конечно, нам с тобой. Ибо нет такой силы, которая оторвет тебя от меня. И потом, умница Ли, ведь ты же сама обещала быть моей спутницей в каждый миг моей жизни. Помнишь?

– Помню, Рахман…

Ли Лайфань ответила чуть рассеянно. Было видно, что мысли ее где-то очень далеко и от этой прохладной комнаты, и от Рахмана…

Юноша поднялся с подушек, чтобы отдать приказание готовить в дорогу лошадей и провизию. Теперь, когда он стал наследником престола, такое странствие налегке было его недостойно. Но уж тут Рахман ничего не мог с собой поделать – удобство и быстроту передвижения он ставил выше соображений внешнего достоинства. И потом, вряд ли кто-то рассмотрит в запыленных всадниках будущего царя и его жену.

Когда распоряжения были отданы, Рахман вернулся в комнату, чтобы перекусить перед дорогой. Яства источали великолепные ароматы, тем более дразнящие, что трапезы в странствии, конечно, не могли соперничать с изобильной дворцовой кухней.

Ли все так же сидела на ложе. Она столь глубоко задумалась, что не заметила ухода Рахмана, как не заметила и того, как посреди комнаты появился деревянный столик с лакомствами.

– О чем ты думаешь, о моя прекрасная…

– Я думаю, любимый, вот о чем. Только прошу, не гневайся на меня за эти слова. Не гневайся и помни, что я не беру назад своих клятв.

– Обещаю тебе это, Ли.

– Так вот, мой прекрасный. Прошу тебя, в тот миг, когда появимся мы перед лицом твоего отца, царя Сейфуллаха, и твоей матери, царицы, назови меня не спутницей твоих дней, а знахарем, лекарем, которого ты привез, дабы пользовал он твою матушку в ее великой печали.

– Но почему, о достойнейшая?

– Некогда я уже говорила тебе, мой Рахман, что я груба и неотесанна, мои знания далеки от знаний дворцовых интриг, дозволенных приличий… И отдаление это неизмеримо велико. Если твои уважаемые родители увидят во мне лишь лекаря, они не станут осуждать ни того, что мои руки грубы, ни того, что поведение мое непривычно. Потом же, когда они привыкнут к тому, что я такая, какая есть, можно будет открыть им глаза.

– Но, моя прекрасная, это же обман.

– О нет, любимый, это не обман. Да, нам придется промолчать о том, что мы дали друг другу великие клятвы. Но взамен мы получим нечто более ценное – возможность добиться уважения к своим знаниям и умениям.

– Да будет так, звезда моего сердца. Я готов назвать тебя лекарем и знахарем, которого я привез для утешения печали своей прекрасной матушки. Но помни, я готов назвать тебя так лишь на время. Ты была и будешь моей единственной. И этого изменить не под силу никому, даже самому Аллаху всемилостивому и милосердному.

Да, сейчас странники путешествовали с комфортом почти неслыханным. Лучшие лошади из великолепных конюшен магараджи, роскошные седла с ручной вышивкой, щедрые и гостеприимные постоялые дворы. О как все это было не похоже на бешеную скачку тогда, всего несколько дней назад! Ли Лайфань привыкала ко всему удивительно быстро. И Рахман не уставал рассказывать ей о мире, традициях и привычках разных стран, о яствах и напитках, о знаниях и заблуждениях. Рассказывал и удивлялся тому, как велик и прекрасен мир, и как много, оказывается, может быть известно одному человеку. Умница Ли слушала своего единственного, не перебивая. Рахману не раз казалось, что она дословно запоминает все то, что он ей говорит. Ибо ни разу девушке не перебивала его вопросом, и ни разу дважды не повторяла ничего.

Прошла всего неделя – и вот уже встали на горизонте стены столицы царства Аль-Джастан. С волнением смотрел на эти белые стены Рахман, тревожась о том, как встретит его отец, сколь долго придется доказывать ему, что его сын, так долго странствовавший вдали от родины, может стать достойным наследником и правителем.