Шахразада - Любовь Хасана из Басры

– Но размениваться на меньшие, согласись, друг мой, было бы неразумно. Да и времени жалко…

Мехмет усмехнулся.

– Друг мой, знал бы ты, сколь сильно ты сейчас походишь на своего отца. Ведь ему тоже никогда не были интересны простые задачи. Думаю, он мечтает сделать тебя царедворцем и политиком именно потому, что эта задача почти непосильная. И значит, как раз такая, как ему нравится.

– Быть может и так, друг мой, быть может и так. Не скрою, я не мечтаю походить на отца. И более того, надеюсь, что Аллах великий разрешит мне выбрать в жизни совсем иной путь.

– Так ты не оставил мысли стать художником?

– О нет. Я еще более укрепился в этом желании. Ибо лишь с углем или каламом в руках я чувствую себя нормальным, цельным человеком. Будто лишь рисуя, вижу я мир цветным и ярким, лишь изображая на бумаге обычный цветок, могу уловить его аромат, а попытавшись изобразить прекрасную девушку, могу плениться оригиналом.

– Несчастный! Так тебе еще неведома любовь женщины…

– Увы, это так, мой друг. Но мне снятся сны. Вернее, сон. Он столь удивителен, что моя душа целиком отдается ему, столь ярок, что более похож на реальность, чем настоящая жизнь, и более волнующ, чем самые страстные объятия…

И, не скрывая ничего, поведал Хасан Мехмету о сне и о девушке с прекрасной фигурой и волшебным лицом. Поведал, не стесняясь, и о чувствах, какие вызвала к жизни эта незнакомка.

– Более всего на свете, друг мой, мечтаю я увидеть эту прекрасную пери наяву, мечтаю…

И в этот миг Мехмет перебил друга.

– Аллах всесильный, посмотри, Хасан!

В круг танцующих, освещенная светом очага, вышла девушка изумительной красоты. Была она стройна и высока ростом. Толстые косы спускались по обеим сторонам веселого лица, огромные глаза сияли теплым медовым светом.

– Аллах великий, Мехмет, это она! Она, девушка из моего сна! Или девушка, до странности похожая на чаровницу из моего сна!

– Ну так ступай в круг! Не сиди сиднем! Должна же она увидеть того, кто грезит ею даже во сне!

– Но я же не умею танцевать! И потом – может быть, ей неприятны иноземцы… Или она…

– Хасан, прекрати! Будь мужчиной! Ну чего ты вдруг испугался?

Хасан, похоже, вняв настойчивости друга, но, чуть робея, все же вышел к очагу. Незатейливый мотив сделал свое дело, и вот уже Хасан перестал прятаться за спинами других. Простые движения древнего танца, казалось, пришли сами. Напротив Хасана появилась эта необыкновенная красавица.

Мехмету не было слышно, о чем говорили эти двое, но было отлично видно, как загорелись глаза друга.

– О Аллах милосердный, – пробормотал он, прихлебывая вино, – наконец и Хасан перестал быть затворником!

Мехмет оказался прав. Этот вечер удивительным образом изменил его товарища. Теперь Хасан находил время и для веселых потасовок, и для долгих прогулок с красавицей Наринэ, и для всего того, о чем еще месяц назад даже не думал.

Но, увы, стоило лишь ему попасть в библиотеку, как таинственная магия древней статуи вновь брала верх над его разумом.

Глаза каменного изваяния улыбались Хасану, губы, казалось, что-то шептали ему, а складки пышного одеяния готовы были взлететь от малейшего ветерка. Многие часы проводил Хасан перед каменной девой в надежде понять тайну статуи, но всегда уходил ни с чем. Вернее, приятели Хасана уводили его, еще более очарованного, чем ранее.

Но и во сне не было Хасану покоя. Вновь чаровница из того, первого сна протягивала к нему жаждущие руки… Тогда у нее было лишь имя, а теперь появилось и лицо, но лицо Наринэ.

– Ты нравишься мне, Хасан, – призналась девушка на одной из долгих прогулок. – Ты силен и смел, ты прекрасен душой… Но почему ты столь робок?

– И ты нравишься мне, прекраснейшая, – со вздохом проговорил Хасан. – Ты даже более чем нравишься мне – ибо тебя вижу я в своих снах. Ты приходишь ко мне чуть ли не каждую ночь, ты ласкаешь меня и отдаешься моим ласкам…

Наринэ с удивлением посмотрела на Хасана.

– Я видел тебя в своих снах задолго до того, как увидел пляшущей у очага в трактире весельчака Арутюна. И я не робок, о нет. Скорее, я боюсь оскорбить тебя, пожелав твоего тела более, чем твоей души…

– Глупенький, но разве этим можно оскорбить?

– Я опасался, что можно…

– О нет, Хасан, вожделение не оскорбляет, оскорбляет невнимание…

Эти слова, словно ключик, отперли тайные замки души Хасана, и наконец он осмелился обнять прекрасную девушку.