Шахразада - Нур-ад-Дин и Мариам

Тихо закрылась за Нур-ад-Дином-старшим калитка, и точно так же бесшумно распахнулась другая перед Нур-ад-Дином-младшим. Зрелище, представшее перед его глазами, могло пролиться бальзамом на душу любого.

Его любимая, его малышка Мариам старательно месила тесто, поглядывая на листочек, где, судя по всему, его добрая матушка записала несколько советов. Тяжелые черные косы девушки были в муке. В муке были и руки, и платье, и даже щека.

Нет, в целом свете не могло быть девушки желаннее этой! И потому Нур-ад-Дин, не тратя времени на слова, просто подошел и обнял любимую. Она на миг прижалась к нему. И лишь потом, вспомнив, что теперь это человек посторонний, резко отпрянула.

– Да воссияет же небосвод твоего счастья, о прекраснейшая из женщин мира!

– Уходи, незнакомец!

– Но разве я незнакомец? Посмотри на меня, это же я – Нур-ад-Дин, твой Нур-ад-Дин.

– Я не знаю никакого иного Нур-ад-Дина, кроме своего уважаемого отца! Не знаю и не хочу знать.

Душа Нур-ад-Дина пела – ибо он был рядом со своей любимой. Пусть она называет его незнакомцем, пусть гонит! Но он все равно вернется, вернее, он не уйдет. О, теперь, когда он узнал, что судьба его матери определилась, он готов стать ковриком у ног своей любимой, ее гребешком, о Аллах, даже засовом на двери! Готов быть кем угодно, но оставаться рядом с ней! Ибо только ее видит он, только ее слышит, только о ней беспокоится.

Но как же это ей доказать? Как выразить то, что давно жаждет душа?

– О красавица из красавиц, о умница из умниц! О солнце и луна моего мира! Посмотри! Перед тобой тот, кто думает о тебе денно и нощно, кто грезит лишь тобой!

Мариам и в самом деле оторвала глаза от теста и пристально посмотрела на юношу. Тот понял, что взял верный тон, и продолжил:

– Ты еще не знаешь меня… Но не бойся узнать – ибо и душа моя, и мысли, и деяния – все лишь для тебя!

Мариам молча усмехнулась. К счастью, в этой усмешке не было злости, не было гнева. Лишь печаль увидел Нур-ад-Дин. «О прекраснейшая, – подумал он. – Пусть я не знаю всех красивых слов, но я докажу тебе, что нет во всем мире иной женщины, которую я мечтал бы назвать своей…»

– Улыбнись еще раз, о прелесть мира! Смотри – перед тобой Нур-ад-Дин, сын Мариам, лавочник.

Мариам-младшая молча и очень серьезно посмотрела на юношу. Потом столь же серьезно пожала плечами и вернулась к своему занятию.

Нур-ад-Дин замолчал. Должно быть, он сказал что-то не так… Или не сказал чего-то… И тут пришло озарение. Он сбросил кафтан, закатал рукава шелковой рубахи и принялся помогать Мариам. Та пыталась сделать вид, что ничего не замечает… ну, или что ничего особенного не происходит.

Но как может ничего не происходить, когда руки юноши, словно ненароком, коснулись ее рук. Раз, а потом еще раз. Как не обратить внимания, когда прикосновения эти мягки и нежны, когда от ладоней и пальцев идет волна жара?

Мариам упрямо закусила губу. О нет, она не поддастся, сердце ее не смягчится только потому, что он позволил себе окунуть руки в муку! Говоря по чести, тесто давным-давно было готово. Теперь оно лишь серело под пальцами и мечтало о том миге, когда его оставят в покое. Но молодые люди были столь заняты друг другом и своей гордостью, что и тесту пришлось смириться.

В молчании текли минуты. Наконец Нур-ад-Дин не выдержал.

– Что скажешь, прекраснейшая?

– А что я должна сказать, незнакомец?

– Быть может, ты все же узнаешь меня, Мариам? Ведь я тот, кто сговорен за тебя долгие годы назад. Я тот, кто жизнь готов отдать лишь за один твой благосклонный взгляд!

Мариам пыталась оставаться суровой и сосредоточенной. Но сердце ее таяло – он сам пришел! Он любит ее! Он мечтает лишь о ней!

Но как же сохранить остатки гордости и не броситься ему на шею? Как, подскажи, Аллах всесильный и всемилостивый?

И, словно услышав эту странную молитву, резкий порыв ветра ворвался в тихий дворик. Он разметал муку, запорошив и лицо, и волосы Нур-ад-Дина. Мариам посмотрела на любимого и не удержалась от смешка. Тот окинул девушку долгим взглядом и тоже усмехнулся. О, подумала Мариам, должно быть, я тоже вся в муке…

– Должно быть, – проговорил Нур-ад-Дин, – я весь в муке. Теперь меня осталось лишь сбрызнуть водой и посыпать солью.

– О да, и тебя можно будет запекать вместе с пирожками…

– Вот только надо сначала переложить печь. Но я согласен и на это, лишь бы ты согласилась полакомиться таким пирожком.