Пьер Луис - Афродита

— Но как я добуду этот гребень? — в полной растерянности спросил Деметриос.

— Да, это не просто... Та женщина египтянка, а они расчесывают волосы лишь раз в году. Но мне нужен мой гребень не через год, а завтра, и мне все равно, как ты его добудешь... даже если ты убьешь эту женщину. Помни, ты поклялся!

И она приняла неприступный вид перед Деметриосом, который обреченно смотрел в землю. А потом безразличным тоном добавила:

— Я выбрала и ожерелье. Хочу ожерелье из семи нитей жемчуга — то самое, которое лежит на мраморной груди Афродиты, чью статую ты изваял!

Деметриос задрожал всем телом.

— Нет! Это уж слишком! Хватит! Ничего, слышишь, ничего ты не получишь: ни зеркальца, ни гребня, ни ожерелья! Ни-че-го!

Но она зажала ему рот своей бархатистой ручкой и произнесла так нежно, словно изнемогала от любви:

— Не говори так. Ты же знаешь, что дашь мне все это! Ты ведь хочешь прийти ко мне завтра... и послезавтра... каждый вечер! В час, предназначенный тебе, я буду ждать тебя, одетая, как ты пожелаешь, и накрашенная так, как тебе понравится, готовая выполнить всякую твою волю и всякий каприз. Если ты захочешь видеть меня нежной, я буду ласкать тебя, словно дитя. Захочешь редкостных наслаждений — я доставлю тебе самые утонченные! Захочешь тишины — я буду молчать. Захочешь музыки — буду петь песни всех стран. Одни из них нежные, будто звон ручья, другие грозные, подобно раскатам грома. Захочешь, чтобы я танцевала, — буду танцевать хоть до утра, в тунике, скрывающей тело, или же в узенькой повязке на бедрах и лифе с отверстиями для грудей. Я обещала тебе танцевать голой? Хорошо, исполню это. Ты увидишь меня голой и украшенной цветами, голой с распущенными волосами. Мои груди будут волноваться для тебя, мои бедра будут качаться для тебя, мои ягодицы будут вращаться для тебя! Я знаю все танцы Афродиты, знаю те, которые танцуют пред Уранией, знаю и те, которые посвящены Астарте. Я знаю даже запретные танцы... ты их увидишь! Когда мы закончим, то начнем сызнова. Да, царица богаче меня, но во всем ее дворце ты не сыщешь комнаты, столь напоенной воздухом любви, как моя. Там ты найдешь Кризи, которую ты любишь, но которой еще не знаешь. Тебе кажется, что ты видел мое лицо, — но ты и не представляешь, насколько я красива! Ты будешь играть сосками моих грудей. Ты будешь мять мое тело в своих руках. Ты будешь трепетать в изгибе моих колен. А каким сладостным будет мой рот! А мои поцелуи!..

Деметриос бросил на нее взгляд пропащего человека. Она с нежностью продолжала:

— Разве тебе жаль какого-то старого зеркальца за то, что завтра на тебя обрушится золотой ливень моих волос?

Деметриос рванулся к ней, но она проворно отскочила и молвила лукаво:

— Завтра!

— Ты получишь его, — прошептал он хрипло.

— И разве ты не достанешь для меня какой-то там гребешок из слоновой кости, который мне так нравится? Ведь взамен ты получишь мои ноги, которые, словно два слоновьих бивня, обовьются вокруг твоего тела!

Он вновь потянулся к ней, но она вновь отступила:

— Завтра!

— Ты получишь его, — прошептал он чуть слышно.

— А разве семь нитей жемчуга с груди богини такая уж большая цена за все мое тело, которое похоже на приоткрытую перламутровую раковину? Да я подарю тебе поцелуев больше, чем жемчужин в море!

Деметриос несмело протянул к ней руки, задыхаясь, и она подстегнула его пламенным взглядом и подставила свои сладостные губы.

Когда он смог открыть глаза, она была уже далеко.

Позади нее колыхалась тень.

Он побрел к городу, не чуя ног, понурив голову под тяжестью невыносимой тоски.

Ранний неяркий рассвет вставал над морем. Все вокруг еще было окрашено лиловыми тенями уходящей ночи. Маяк на вершине Фара погас вместе с луной, и на башне заиграли первые, еще холодноватые лучи солнца. Золотистые блики заиграли в волнах, словно лица дочерей Посейдона, которые пожелали взглянуть на мир людской.

Дамба еще пустовала. Город спал, погруженный в последние, тревожные, предутренние сны.

Кругом властвовала тишина.

Корабли с торчащими параллельно воде веслами, подобные спящим птицам, были выстроены возле пристани в длинный ряд. Их палубы были пусты, словно команда покинула корабли.

Да и улицы Александрии, сна которых не нарушала ни одна повозка, ни одна лошадь, ни один раб, напоминали улицы мертвого города, все обитатели которого уже давно переселились в страну призраков.

Но вот послышался легкий шелест шагов, и появились две молодые девушки, одетые одна в желтое, другая в голубое. Сквозь прозрачные одежды видны были пояса девственниц, которые охватывали бедра и закреплялись низко под юным животом. То были ночная певица и одна из флейтисток.