— Как я ее, а? — вскричал он. — Ее так и передернуло!
— Я не понимаю, куда ты клонишь, — сказала, едва сдерживаясь, Жозе.
— Да никуда. Почему тебе надо, чтобы я куда-нибудь клонил? Вот в чем наше главное различие, дорогая. Когда ты выходишь замуж, ты делаешь это для того, чтобы нарожать детей, когда ты обращаешься к мужчине, который тебе нравится, значит, ты хочешь с ним переспать. Я же ухаживаю за женщиной, с которой у меня нет желания ложиться в постель, и я рисую, не веря в свой талант. Вот и все.
Он вдруг отбросил веселый тон и подошел к ней.
— Я не вижу, почему в этой грандиозной комедии, коей является человеческая жизнь, мне нельзя сыграть пьеску собственного сочинения. Чем ты намерена заняться, пока я буду говорить о живописи со своей Дульсинеей?
— Любовью с Марком, — весело ответила она.
— Будь осторожней, я продолжаю за тобой следить, — сказал он, также смеясь.
У нее кольнуло сердце: она вспомнила их первую прогулку в Централ-парке, когда осторожно, боясь неверного слова, она пыталась понять, что он за человек, и, не задумываясь, принесла ему в дар все запасы своей нежности, внимания, доброты, как делает всякий раз при зарождении любви.
Они пообедали устрицами и сыром в дорогом бистро — Алан принимал пищу лишь за столом, накрытым белой скатертью, — и в полтретьего расстались. «За мной следят», — подумала Жозе, укорачивая шаг, словно не желая утомлять частного детектива. Быть может, это был старый, жалкий, уставший от своей работы человек. Не исключено, что за три месяца он успел проникнуться к ней симпатией… Ведь такое случается. Как бы там ни было, она привела его к тому самому кафе, где ее ждал Марк. Последний встретил ее радостными возгласами и несколько озадаченным взглядом. И что она вчера в нем нашла? Он нес всякую чушь, благоухал лавандой, со всеми раскланивался. Но когда она назначала это свидание, у нее на уме было одно… Впрочем, то был скорее не ум, а безумие, ибо даже в том, чего она хотела от Марка, Алан был на голову выше. Она два раза многозначительно улыбнулась, и он вскочил со своего места.
— Ты хочешь? — спросил он.
Она утвердительно кивнула головой. Да, она хотела. Вот только чего? Развлечься? Доказать, что Алан прав? Бездумно себя погубить? Он немедля повлек ее за собой. Они сели в тарахтевший автомобильчик, какие обычно обожают репортеры, и, чтоб ее напугать, он совершил два-три довольно рискованных виража. Несмотря на весь свой апломб, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Все произошло точно так же, как и днем раньше, хотя в куда более комфортабельных условиях, на широкой кровати, которая перегораживала всю спальню. Чуть позже Марк закурил сигарету, передал ее Жозе и начал свои расспросы.
— А что твой муж? Ты не любишь его? Или он слабоват по мужской части? Говорят, американцы…
— Не надо ни о чем спрашивать, — сухо попросила Жозе.
— Но я не могу поверить, что ты в меня влюблена, ведь это же не так?
Интонация, с которой он произнес «ведь это же не так?», была просто неподражаема. Жозе не сдержала улыбки, потянулась и раздавила окурок в пепельнице.
— Нет, это не так, — сказала она. — Дело вовсе не в этом. Я просто сокрушаю все, что осталось позади, даже то, чем я немало дорожила.
Ей вдруг стало жалко себя.
— Почему ты это делаешь?
Похоже, он был немного обижен столь категоричным «нет».
— Потому что либо я все сокрушу, либо от меня ничего не останется, — ответила она.
— Он об этом узнает?
— Он держит частного детектива, который ждет меня внизу.
— Да ну!
Марку это явно понравилось. Он подскочил к окну, никого не увидел на улице, но все же, чтобы позабавить ее, принял негодующий вид, потом изобразил на лице смятение и, когда она засмеялась, заключил ее в объятия.
— Обожаю, когда ты смеешься.
— А раньше я часто смеялась?
— Когда раньше?
Она едва не сказала «до Алана», но сдержалась.
— До моего отъезда в Нью-Йорк.
— Да, очень часто. Ты была очень жизнерадостной.
— Мне ведь было двадцать два, когда мы познакомились?
— Примерно, а что?
— Сейчас мне двадцать семь. Многое изменилось. Теперь я смеюсь меньше. Раньше я пила, чтобы быть ближе к людям, теперь пью, чтобы забыть о них. Не правда ли, смешно?
— Не очень, — проворчал он.
Она провела ладонью по его щеке. Он жил своей суетной жизнью, метался между репортажами, своей квартиркой и легкими мужскими победами, он не унывал и был болтлив, являл собой пример милого представителя рода человеческого. Он был бесхитростен, скучен и самодоволен. Она вздохнула.
Читать дальше