Габи Шёнтан - Мадам Казанова

Когда вернулся раненный в этом сражении князь Долгорукий, я смогла узнать от него об ужасах кровавой бойни, продолжавшейся более двенадцати часов. Под Бородином было убито почти пятьдесят тысяч русских и более тридцати тысяч французов.

— Все поле сражения в трупах, точь-в-точь искусственные горки, — рассказывал потрясенный увиденным князь Долгорукий. — Каждая состоит из шести — восьми упавших друг на друга убитых и раненых солдат. Небо темно от порохового дыма, а земля пахнет кровью.

— И все равно конца не видно, — вздохнула я.

На лице князя Долгорукого с окровавленной повязкой на лбу появилось суровое выражение.

— Бонапарту конец. На этот раз он проиграл. Не он, а его солдаты выиграли эту битву. Он потерял сорок семь генералов и огромное число офицеров. Это мнимая победа. Победа на глиняных ногах, и в штабе французов это очень хорошо понимают. Москва — вот единственная надежда Бонапарта. Там он хочет найти зимние квартиры, провиант и одежду для солдат, фураж для лошадей, а также боеприпасы, лекарства, бинты, отдых и лечение. — Долгорукий улыбнулся, это была жестокая улыбка. — Но он найдет обезлюдевший город — пустые дома, пустые улицы. Когда Бонапарт войдет в Москву, ему не видать добычи. Он не найдет там ничего, кроме огня и золы.

Ужасная мысль мелькнула у меня в голове.

— Огня и золы… — повторила я. — Это означает…

— Да, голубка моя, именно это и означает. — Князь Долгорукий зашептал: — Москва будет гореть. Это произойдет утром пятнадцатого сентября. Она вся заполыхает, вся сгорит дотла — дома и склады, провиант и лекарства, люди и скот. В качестве зимних квартир великой армии достанутся кучи обгоревшего мусора.

Меня бросило в жар. В моем воображении одна за другой возникали жуткие картины. Я уже не видела князя Долгорукого — передо мной были остатки обгорелых стен, обугленные трупы, сухие колодцы, превращающееся в золу зерно. Я представила себе отступление Наполеона через разоренную местность, где крестьяне сделали дороги непроходимыми, а партизаны разрушили мосты и вытащили указательные дорожные столбы. А ведь скоро уже может выпасть снег.

С утра 15 сентября Москва начала гореть. За пять дней и пять ночей огонь превратил в золу и пепел все великие планы Наполеона, а заодно и легенду о его непобедимости, все прошлые победы. В его распоряжении осталась теперь лишь глубоко деморализованная армия. Потерявшие голову солдаты хватали все, что только попадалось им на глаза, поедали с серебряных тарелок полусырую конину, до беспамятства напивались водкой и вином и готовы были убить друг друга из-за найденных среди развалин персидской золотой парчи — от которой им все равно не было никакого проку, — сибирского меха или каких-нибудь драгоценных украшений. В это время размещенные в уцелевших домах больные и раненые стонали от боли, некоторые из них доходили до таких невыносимых страданий, что выбрасывались из окон и разбивались о еще не остывшие камни внизу. Улицы Москвы были усеяны раздувшимися трупами людей и всякой падалью, наполнявшими воздух отвратительным запахом разложения.

Я не могла понять, почему после того, как были потушены пожары, Наполеон предпочел остаться в Москве. Но он не ушел из сгоревшего города и послал оттуда российскому императору свои предложения относительно условий заключения мира, а также направил своего курьера к Кутузову. Между тем во время одного из приступов своего религиозного преображения император Александр объявил, что он во имя величия Имени Господня не будет брить бороду и не станет есть ничего, кроме картофеля, до тех пор, пока хоть один вражеский солдат останется на русской земле. Тщеславный, блистательный Александр! Я знала, как он дорожит своими гладко выбритыми щеками и ухоженными бакенбардами, как любит изысканные блюда и хорошие вина! Простой народ любил его. Стоило императору появиться где-нибудь на улице, как окрестный люд тотчас же принимался целовать его следы и даже тень, отбрасываемую им на стены домов. В неописуемом восторге, со слезами на глазах толпа кричала ему:

— Отец родной! Ангел наш! Спаситель!

Ни император Александр, ни Кутузов не удостоили Наполеона ответом. Мне было непонятно, что заставило его потерять пять столь важных для него недель в Москве, где он пребывал в состоянии бездеятельной нерешительности и ожидал ответа, которого ему не суждено было получить. Между тем народ России единодушно обвинил его в поджоге Москвы. Наполеона поносили последними словами, называли его «наглым, бессовестным Голиафом», явившимся с другого конца света. Россияне заклеймили его как антихриста. Его великая армия воевала теперь не только против российских солдат — вести беспощадную войну с Наполеоном готовы были партизаны и крестьяне, крепостные и свободные граждане, женщины и дети. Безымянная и безликая народная масса поднялась на борьбу с великолепно обученной, величайшей из всех армий, чтобы размести и уничтожить ее.