Розалин Майлз - Греховная связь

Очевидно, она пришла из соседней бухты: сюда можно было пройти только потому, что низкий прилив оставил узкую полоску плоского мокрого песка между бухтами. Столь неожиданно было ее появление, столь поразителен вид этого странного, невесомого существа в гаснущем вечернем освещении, что он чуть не столкнулся с ней. Инстинктивно Роберт вытянул руки, чтобы схватить ее, но она с ловкостью атлета удержалась сама без посторонней помощи и молча стояла перед ним, словно ожидая, что он узнает ее перед тем, как заговорить. Закатное солнце расцвечивало белокурые, почти бесцветные волосы опаловыми, огненными и золотыми оттенками; ее глаза, глаза молодой сиамской кошки, смотрели на него не отрываясь, с каким-то невысказанным упреком.

— Простите, — услышал Роберт свой собственный голос, — я чуть не сбил вас с ног.

— Да пустяки — со мной все в порядке.

И снова ухо его уловило чуть заметную необычную интонацию ее голоса.

— Мы уже встречались, — сказал он, — в кафе. Я новый…

— Я знаю, вы — преподобный.

— Зовите меня Робертом. — Почему вдруг ему стало важно, чтобы она называла его так? — Пожалуйста, я вас прошу.

— Роберт, — она произнесла его имя так, как ребенок пробует на вкус конфету. — Ладно, Роберт, так Роберт.

Девушка стояла так близко, что он мог вдыхать свежий детский запах пота и соли на ее золотистой коже. Она были пониже ростом, чем ему показалось в первый раз; потом он сообразил, что здесь, на пляже, она без туфель. Девушка с любопытством глядела на него, но не прямо, а искоса, из уголков глаз, каким-то странно волнующим взглядом, поразившим его еще в кафе. Сколько ей лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Слишком юная! — кричал в нем голос. — Слишком юная!

— Роберт! Ау! Роберт!

С другого конца песчаной полосы доносился с порывами вечернего ветра тонкий голос Клер. Он никак не мог выдавить из себя слова прощания.

— Роберт! РОБЕРТ! Оглох ты, что ли? Куда ты, черт побери, запропастился?

Нетерпеливый голос Поля разорвал туман, в котором он находился. Роберта пронзила мысль, что Поль сейчас явится сюда — Поль, этот дамский угодник с его презрительным отношением к „девонькам“, не мог, не должен был приближаться к этому… этому прекрасному юному существу, этому беспризорному ребенку. Он должен защитить ее от него. Роберт бросил торопливый взгляд через плечо. Поль направлялся к ним, пересекая пляж в сгущающихся сумерках.

На горизонте огнедышащий солнечный диск стремительно опускался к горизонту; тропический закат очень быстротечен. На какое-то краткое мгновение он встретил взгляд девушки в огненном всполохе угасающего дня, она тут же отвела глаза, и мир вновь погрузился в плотную тьму ночи.

На следующее утро вся радость удивительного дня на пляже бухты Крушения непонятным образом исчезла бесследно. С отсутствующим видом сидел Роберт за завтраком ни к чему не притрагиваясь, кроме крепкого черного кофе. Он сам не знал, что с ним творится. Но в одном был уверен: все идет не так, как надо. После дня, наполненного сражением с волнами, серфингом и плаванием, он должен был бы валиться с ног от усталости. Однако еще до того, как пойти спать, он знал, что его ждет бессонная ночь. А потом, в постели с Клер, впервые глухой к ее мягкому сопротивлению, подкрепляемому жалобами на усталость и ссылками на то, что завтра рано вставать и идти на работу, он почувствовал, что совершает все эти движения, должные удовлетворить нужды своего и другого тела, с безразличием машины, недостойным мужчины, не говоря уже о любящем и нежном муже.

Он не обманывался относительно причин своего беспокойства. Но почему случайная встреча с девушкой на пляже так подействовала на него? Это происходит уже во второй раз, и он даже толком не может понять, в чем дело? Она почти не обмолвилась с ним словом, да и он не многое сказал ей. Эта девушка значила для него не больше, чем другие женщины-прихожанки, — меньше, гораздо меньше, чем некоторые из них: миссис Андерсон, например, одна из многочисленных шахтерских вдов, трясущаяся от страха при мысли, что ее единственный сын собирается тоже стать шахтером; Молли Эверард, разрывающаяся между больным мужем и ветреным сыном; и даже сам бедняга Джордж, дышащий на ладан и хватающий воздух синими губами. Это было какое-то наваждение! Вымотанный до предела своими мыслями, Роберт погрузился в глубокое молчание.

Клер с Джоан обменялись вопросительными взглядами. Какой чудесный был вчера денек, а Роберт — такой свободный, такой счастливый и беззаботный, ну, совсем как в былые времена, до того, как гибель родителей омрачила их жизнь. Ах, какой краткий миг длилось это — и снова долг, работа, неизбежная ответственность, с нею связанная, а то и просто требования времени — и вот Роберт уже сам не свой.