Эрик Сигал - Аутодафе

Именно в эти, выражаясь словами поэта, сумерки, сгустившиеся над моей душой, раздался звонок, круто изменивший всю мою жизнь.

Звонила Ариэль. С берегов Каспийского моря в самой что ни на есть «красной» России. Мало того что связь была ужасная, так Ариэль еще и разговаривала шепотом.

— Ты не можешь говорить громче?

— Нет, — буркнула она, понизив голос еще больше. — Линия может прослушиваться.

— Кем?

— Не знаю. КГБ. Или кем-нибудь из конкурентов Чарли. Единственный надежный в этом смысле телефон стоит на яхте, но он сейчас как раз там и делает какие-то звонки.

Я, со своим эгоизмом, подумал, что этот разговор украдкой будет содержать признания в вечной любви. Но я ошибся.

— Сколько ты уже купил пшеницы?

— Точно не знаю, съедаю где-то по ломтю в день.

— Дэнни, сейчас не время шутить! — упрекнула она. В ее голосе слышалась настойчивость. — Чарли все лето договаривается о поставках зерна для Брежнева, и Департамент сельского хозяйства вот-вот объявит о крупных закупках зерна для отгрузки в Россию.

— Правда? — Я не понимал, какое это имеет отношение ко мне.

— А ты думал, зачем он потащил меня в эту богом забытую дыру? — ответила она. — Скажи мне: сколько человек может съесть борща и выпить водки? Немедленно скупай фьючерсы на пшеницу. Как можно больше! Ты знаешь моего Утрилло?

— Зимний пейзаж? — спросил я, чувствуя, что голова у меня идет кругом. — И что с ним?

— Он твой. Я серьезно! Я хочу, чтобы ты взял его себе.

— Ариэль, хватит шутить! Что мне с ним делать? Повесить там, где он и так уже висит?

Она помолчала, потом торжественно объявила:

— Отнеси его Толстяку.

— Что? — Это уже была какая-то фантасмагория.

Но Ариэль все объяснила. Если бедные закладывают вещи, чтобы обеспечить себя самым необходимым, то богатые таким образом добывают деньги на свои причуды. Естественно, они для этого не закладывают своих норковых манто где-нибудь в Гарлеме.

Толстяк, по словам Ариэль, существовал за счет не очень чистых делишек, одновременно из своего неброского жилища где-то на Восьмидесятых улицах управляя и вполне легальным бизнесом. Изысканные полотна, висящие у него на стенах, красноречиво говорили об уровне его клиентуры с Парк-авеню, которая благодаря его закладным получала необходимые средства для поддержания привычного образа жизни.

Несмотря на неловкость, в которую меня повергла ее щедрость, Ариэль наконец убедила меня, что заклад Утрилло осчастливит ее не меньше, чем меня. Я судорожно записывал, а она разъясняла мне несколько византийский способ вести дела с загадочным брокером.

И словно по команде, в ту самую секунду, как она закончила диктовать мне свои инструкции, трубка замолчала. Я так и не понял, был ли разговор оборван агентами КГБ или всего лишь произошел сбой на телефонной линии.

Наутро я с трепетом набрал номер джентльмена, которого его клиенты именовали Лоренцо Медичи. Он снял трубку после первого же гудка.

— Доброе утро. — Его голос с британским говором отдавался в трубке богатым звучанием, как скрипка Страдивари.

— Доброе утро, сэр. Меня зовут Дэниэл… гм-мм… Лури. — В последний момент я подсознательно изменил фамилию, быть может, не желая позорить семью. — Я друг Ариэль Гриноу…

— Ах вот оно что! Как поживает мисс Гриноу? Давненько мы с ней не виделись!

— Спасибо, у нее все хорошо. Гм-мм… Мы не могли бы с вами встретиться и переговорить касательно одной картины, которую она мне только что передала?

— Конечно, мистер Лури, — любезно отозвался он. — Минутку, я сверюсь со своим календарем. — Он быстро вернулся к телефону. — В половине второго у меня назначен ленч в «Лютеции», но если бы вас устроило подъехать к двенадцати…

— Прекрасно, — поспешно согласился я, радуясь, что буду избавлен от долгого ожидания, а тем самым и от лишних мучений. — Через полчаса буду у вас.

— Превосходно! — ответил он и как бы между прочим спросил: — А что это будет на сей раз? Брак или Утрилло?

— Утрилло, — сказал я, пораженный, что ему так много известно.

— Чудесно, — прокомментировал мистер Медичи. — Не шедевр, конечно, но вполне симпатичная картинка.

Это оказался тот редкий случай, когда голос и внешний облик идеально гармонируют друг с другом.

Толстяк и в самом деле оказался очень дородным, а в смысле манеры и движений был точной копией Сиднея Гринстрита — теперь, после стольких вечеров в «Талии», я хорошо знал этого тучного актера.