Наталья Калинина - Театр любви

— Насовсем?

— Насовсем, Куколка. А кому мне? Стасик сказал: после моей смерти все зоопарку отдаст. — Эмили уже протягивала мне сберкнижку. — Я и вклад на тебя переписала. Ты уж, Куколка, Стасика не бросай. Позаботься о нем, ладно? Сама знаешь, ему совсем немного надо…

До меня постепенно стала доходить шитая белыми нитками хитрость Эмили.

— Спасибо, тетя. — Я знала, что разубеждать ее бесполезно. Хотя, честно говоря, я плохо представляла себе, что значит «позаботиться о Стасике». Вроде бы он по-своему приспособлен к жизни ничуть не хуже меня… Такую брошку в наше время даже страшно носить, кольцо мне велико. Будут валяться в коробке с моими стеклянными бусами и железными цепочками. А кому завещаю их я? Может, моему сводному брату Алеше, который когда-то давно чуть не пробил мне голову куском затвердевшей, как камень, смолы? Я улыбнулась полету собственной фантазии. — Спасибо, тетя, — повторила я. Теперь я сказала это от всего сердца — ведь из всей родни она выбрала именно меня. Кириллиной я тоже была благодарна за то, что позвонила мне в тяжелую для нее минуту. Кстати, надо бы позвонить ей и расспросить про Ерепень.

Я снова настроилась на волну, к которой меня подключили в субботу. Сердце противно затрепыхалось в груди, заныло, стало куда-то проваливаться. Уйдет Эмили, и я обязательно позвоню Варваре Аркадьевне, спрошу про эту Ерепень, Лерку. Я должна, должна все знать…

Я машинально разглядывала брошку. Рубин напомнил мне большую каплю крови. Теплой, еще не успевшей свернуться.

— А ты встречаешься с тем молодым? — спросила Эмили, когда мы с ней стояли на перроне Белорусского вокзала.

Я оттащила ее от края платформы, к которой медленно приближалась голицынская электричка.

— Никого у меня нет и не было, тетя, — весело сказал я. — Законченная старая дева, — вот кто я.

Мне хотелось расхохотаться, бросить вызов снующим вокруг женщинам, согнувшимся под тяжестью продуктовых сумок, хмурым мужикам, уткнувшимся в свернутые наподобие мухобоек газеты.

«Не надо при Эмили, — мысленно осадила я себя. — Подумает, поручила заботу об одном психе другому».

— Фрунзенская улица, — тоном богатой наследницы бросила я шоферу такси, хотя в моем кошельке сиротливо лежала последняя десятка. Через минуту я пожалела, что назвала этот адрес. В голове роились умонастроения типа: гордость есть достоинство, отстраненность суть высшее благо жизни. Я видела свое отражение в темно-синем боковом окне — солидная дама в дубленке и енотовом капоре. Дома в жестяной коробке из-под бисквитов лежат рубиновая брошка и кольцо с бриллиантом. Итак, едем на Фрунзенскую.

Рыцарь узнал меня издали. Прыгнул на грудь, оставив на ней от лап два круглых снежных пятна, завертелся возле ног, обнюхивая пахнущие Егором колготки. У меня все трепетало внутри. Словно это был не Рыцарь, а… Может, это на самом деле был не Рыцарь?

— Ташечка, родная!

Кириллина куталась в старый полушубок, в котором Саша катал меня когда-то на санках в Жаворонках. «Лерка наверняка жила у них на даче», — с неожиданной горечью подумала я, хотя уже сто пятьдесят раз рисовала себе Лерку в гамаке в солнечных рябых бликах. Ее же, плывущую в белоснежных песцах между девственных сугробов… Да, Лерка жила у Кириллиных на даче, выскакивала в сени, накинув на плечи этот полушубок. Как когда-то делала я. Может, Лерка была с Сашей и в этой Ерепени?..

— Родная моя, ты нам счастье принесла! — причитала Кириллина. — Саша утихомирился, пристыженный ходит, Валентина дуется, но по крайней мере молчит, а Наталья Филипповна…

— Лерка, то есть Валерия Стрижевская, тоже ездила с вашим Сашей в Ерепень? — выпалила я на одном дыхании.

— Охота тебе, Ташечка, в прошлом копаться? — укоризненно сказала Кириллина. — С тех пор столько лет минуло. Нам с Рудиком дорого обошлась эта экстравагантная прихоть нашего сына.

— Значит, Стрижевская поехала с ним туда? — допытывалась я.

— Разве тебе ничего не известно? Стрижевская погибла. Трагически. Утонула в речке. На Сашиных глазах. Ему тогда здорово потрепали нервы в милиции.

— А он разве был в этом виноват? — лепетала я.

— Вот именно, что не виноват. Она сама туда поехала, в эту проклятую Ерепень. Саша просил нас с Рудиком никому своего адреса не давать. Но Стрижевская меня так умоляла… Я же думала, ему с ней лучше будет — что ни говори, дочь интеллигентных родителей, отец высокий пост в МИДе занимал. И Саше она, похоже, поначалу нравилась. Разумеется, совсем по-другому, чем ты. От тебя он был просто без ума.