Франсуаза Саган - В ловушке любви

— Месяц назад мы пропустили вместе по стаканчику, — пояснил Дидье.

Он явно чувствовал себя неловко.

— И он тут же пообещал вам принести щенка?

Юлиус улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

— Нет. Однажды я случайно встретила его на улице, у цветочного магазина. Там была собака, в магазине. Ну, мы и поговорили о цветах и собаках. Луи сказал, что надо прихватить розу, собаку и…

— Так что, это собака из цветочного магазина? — спросил Юлиус.

— Да нет, конечно, — бросила я с раздражением.

Оба в замешательстве посмотрели на меня. На первый взгляд все в этом рассказе было неясно. Но не для меня. Для меня все было проще простого. Я встретила Луи, он подарил мне собаку, и я полюбила его. Все остальное было литературой. У меня был мужчина-брюнет с карими глазами и черно-желтый щенок с черными глазами. Я пожала плечами, и они прекратили расспросы, очевидно, поняв, что никакого толку все равно не будет.

— Ваш брат Луи по-прежнему любит деревню? — спросил Юлиус Дидье, Затем он повернулся ко мне. — Я немного его знаю — хороший парень. Но что за странная мысль бросить дело в городе… А как поживает его малышка Барбара?

— Мне кажется, они расстались, — ответил Дидье.

— Барбара Крифт, — пояснил мне Юлиус. — Дочь промышленника Крифта. Она была без ума от Луи Дале и даже хотела последовать за ним в деревню. Но думаю, что жизнь в деревне с ветеринаром довела бы ее до ручки.

Я улыбнулась с жалостью. Но эта была не та жалость, о которой подумал Юлиус. На мой взгляд, эта Барбара была сумасшедшей, раз поменяла Луи на городскую жизнь. Теперь, наверное, она смертельно скучает, в городе или нет.

— Это Луи оставил ее, — уточнил Дидье с явной гордостью за брата.

— Конечно, конечно, — согласился Юлиус. — Весь Париж знает, что женщины без ума от вашего брата.

Тут он скептически рассмеялся и взглянул на меня с веселой доброжелательностью.

— Надеюсь, дорогая Жозе, что вы не из их числа. Да нет, к тому же я совершенно не представляю вас в деревне.

— Я никогда там не жила, — ответила я. — Я бывала лишь в городах да на пляжах.

Говоря это, я видела простиравшиеся перед собой гектары свежевспаханных полей, леса, траву, колосья пшеницы. Я видела и нас, Луи и себя, идущих между рядами деревьев. Ветер бросал нам в лицо дым костров, на которых сжигали мертвые листья. И мне показалось, что подсознательно я всегда мечтала жить в деревне.

— Ну что ж, — сказал Юлиус. — Теперь у вас есть возможность познакомиться с французской деревней.

Я вздрогнула.

— Вы что забыли, что на выходные мы все едем к Андренанам? А вы, Дидье, помните?

На выходные… да он сошел с ума. Я совершенно забыла о приглашении Андренанов. Это была очень милая пара, старые друзья Ирен Дебу, которые жили вдали от Парижа. Их уединение было чистой воды притворством, и приезжая в столицу — а это случалось не реже ста раз в год, — они не переставали расхваливать прелести одиночества. Они жили за городом только ради своих уик-эндов. Но в субботу должен был вернуться Луи, и нам, наконец, предстояло провести два дня вместе. Эта суббота была так близко и так далеко, что мне хотелось то танцевать, то плакать. Я знала, что у Луи очень широкие плечи и впечатляющий шрам на руке — во время лечения его укусил осел. Когда он это рассказал, мы вместе смеялись минут десять. Я знала, что когда он брился, то всегда резался и что последними из всей одежды надевал носки. Это было почти все, что я о нем знала, естественно, за исключением того, что я его любила. Я думала о множестве вещей, которые мне предстояло еще узнать, о его теле, о его прошлом, характере. И тогда я испытывала нечто вроде жадности и любопытства. Но сейчас мне предстояло найти какое-нибудь извинение. Я никак не могла поехать на этот уик-энд. Конечно, самым простым выходом было сказать: «Нет, эти два дня я проведу с Луи, потому что он мне нравится и мне этого хочется». Только сказать так было невозможно. Я снова чувствовала себя виноватой и злилась за это на себя. В конце концов Юлиус рассказал мне о своих чувствах под влиянием солнечного удара. Он не хотел никакого ответа, и было бы честно рассказать ему правду. Объективно — да, только за ясными и спокойными словами, отражавшими очевидное, таились демоны скрытой правды. И снова я с раздражением обнаружила пустоту за привычными словами — «объективность», «независимость», «дружба», «очевидная ситуация»… А потом, я уже думала, что признавшись Юлиусу (вот, я уже говорила про себя «признаться» вместо просто «сказать»!), я разбужу в нем такую злобу, такую горечь, такое желание мстить, что мне становилось страшно. Черный ореол, который окружал этого человека, ореол могущества, силы и гипертрофированной чувствительности только усиливал мой страх. А вообще, что он мог мне сделать? У меня была работа, и я ни в какой мере не зависела от него. Я ничем не рисковала. Я могла лишь оскорбить, обидеть его. И если это последнее было настолько серьезным, что смущало меня, то все же не настолько, чтобы приговорить к молчанию, склонить к той полуправде, которая владела мною последние три дня. Жизнь превратилась в автомагистраль, залитую обжигающими лучами страсти. И я не желала, чтобы на нее падала хоть одна тень.