Наталья Калинина - Любимые и покинутые

— Кто там был? — спросил он. И сам поразился строгости своего тона.

Маша, вздрогнув, села, стараясь смотреть в одну точку перед собой.

— Я, правда, пьяная. В стельку. И все остальное тоже правда. Было так весело, Коля.

— За твое веселье мне голову снесут, — вырвалось у Николая Петровича из глубины души. — Кто там был? Ведь не с Машкой так напилась?

— Люди были… Много людей. И много цветов. И много музыки с шампанским. — Маша вскочила и обвила руками шею Николая Петровича. Совсем так, как недавно маленькая Машка. — Коленька, правда, жаль, что не было тебя. Мне очень тебя не хватало.

И она положила голову ему на плечо.

Николай Петрович слегка отстранился — у него разум мутился от ее прикосновения, а сейчас ему необходима трезвая голова, чтобы все обдумать. Взвесить. Быть может, еще не поздно что-то предпринять.

— Пошли в спальню.

Маша покорно поплелась за ним. От ее молодого веселья не осталось и следа, и сердце Николая Петровича больно сжалось.

Он отвернулся, чтобы не видеть, как она раздевается, но все равно слышал шорох материи, ощущал аромат, исходивший от ее тела. Наконец Маша затихла. Он повернулся и увидел, что она уже лежит под одеялом и смотрит на него большими испуганными глазами.

Он почему-то зажег верхний свет, задернул штору и теперь стоял перед ней, лежащей в постели абсолютно голой, лишь прикрытой тонким тканевым одеялом, в пиджаке и при галстуке.

— Скажи, пожалуйста, с кем ты была в ресторане? — постарался он спросить как можно мягче.

— У Елены Давыдовны был день рождения. Пришли из драмтеатра и… кое-кто из театра оперетты, — тихо и виновато сказала Маша.

— А еще кто был? — допытывался Николай Петрович.

— Не знаю. Какие-то родственники, кажется, ее сестра. Она работает в филармонии концертмейстером.

— Значит, одни комедианты, — невольно вырвалось у Николая Петровича. — В «Столичном», небось, пировали?

— Да. В том зале, где аквариум с рыбками и рояль. Коля, я испорчу тебе карьеру? — вдруг спросила Маша.

Он промолчал, отвернулся, уставился в край зеркала, отражавший его левый ботинок вместе с половиной туловища, и удивился тому, что правое в зеркале становится левым и наоборот.

— А Крокодильши почему не было? — спросил Николай Петрович. — Ведь они с Кудрявцевой неразлей-вода.

— Очевидно, потому, что была я. Елена Давыдовна сказала, что позовет Крокодильшу завтра к себе домой. Там соберутся семейные пары. Из театрального мира будут только Головковы.

— Вот завтра тебе и следовало бы поздравить Кудрявцеву с днем рождения, — голосом старого ханжи попенял Николай Петрович. — С артистов взятки гладки, а вот с нас спросят по самому крупному счету.

Маша рывком подтянула к подбородку колени и села.

— Но ведь я не сделала ничего дурного. Я… мне только было очень весело. Мне уже давно не было так весело.

— Веселье веселью рознь, — парировал Николай Петрович. Ему казалось сейчас, что эти слова исходят не от него, а от той половины его туловища, которую он видит в зеркале. — В ресторанах веселятся лишь всякие девицы… легкого поведения да еще эти комедианты. Но это почти одно и то же. Почти, — повторил он, вспомнив благообразную с аристократическими манерами Елену Давыдовну.

— Коля, я…

— Ты вела себя как глупая безответственная девчонка, а ведь с тебя должны брать пример женщины нашего города. Понимаешь ли ты, какая ответственность лежит на тебе, жене второго секретаря обкома?

— Нет, не понимаю. Мне жить хочется, Коля, а не быть ходячим примером.

— А ты разве не живешь? — продолжала кипятиться зеркальная половина Николая Петровича. — У тебя есть все. Тебе не надо рано вставать и спешить на работу, как большинству наших женщин. И времени у тебя свободного больше, чем достаточно. Только ты тратишь его не так, как нужно. Откуда, интересно, у тебя эти буржуазные привычки? Ведь ты родилась уже в наше, советское, время.

Из Машиных глаз закапали слезы. Она сидела с опущенной головой, он не видел ее закрытого волосами лица, но на белом одеяле, натянувшемся на ее худых коленях, появились мокрые пятна.

— И нечего теперь носом хлюпать, — продолжала свою обличительную речь левая половина Николая Петровича, засовывая в карман брюк руку. — Надо срочно исправлять положение. Я позвоню утром Берецкому, скажу, что у тебя была ночью высокая температура, и попрошу его срочно приехать.

Маша резким движением ладони откинула с лица волосы и посмотрела на Николая Петровича удивленными заплаканными глазами.