Сьюзен Льюис - Западня

Выйдя из ресторана, они прогулялись пешком по Парковой аллее в Челси. Деревья стояли в цвету, все было необыкновенно романтично. Они то и дело останавливались, чтобы поцеловаться. В ту ночь их любовь была жадной, требовательной; они не могли насытиться друг другом.

Они еще не разомкнули объятий и весело шептались, когда раздалось пронзительное: «Ах ты сволочь!» Над ними возвышалась Кэтлин — во все свои сто семьдесят пять сантиметров.

Мэтью взвился как пружина, схватил свою одежду, но Кэтлин коршуном налетела на него, замолотила кулаками по спине, а затем столкнула на пол, и не успела Стефани пошевелиться, как сорвала с нее одеяло.

— Шлюха! Не можешь заиметь своего мужчину — крадешь чужих! Ну так этого ты не получишь! — Она бросилась на Стефани, но та успела увернуться и отскочить в дальний угол комнаты.

Мэтью, по-прежнему в чем мать родила, вскочил на ноги и попытался утихомирить разъяренную супругу.

— Прекрати! Слышишь, Кэтлин? Прекрати сейчас же!

Но она сбросила его с себя и поползла через всю кровать.

— Я убью тебя, шлюха!

Стефани съежилась в углу, зажав в кулаке первое, что попалось под руку, — фарфорового поросенка.

Мэтью перевернул кровать. Но Кэтлин успела-таки вцепиться сопернице в волосы. Стефани закричала и выронила поросенка; Кэтлин сыпала ругательствами, колотила и царапала ее обнаженную плоть. Казалось, драка никогда не кончится, но Мэтью все же удалось схватить разбушевавшуюся фурию.

— Уходи, Стефани!

— Я не могу оставить тебя одного с этой ненормальной!

Кэтлин снова рванулась к ней, но Мэтью держал ее мертвой хваткой.

— Как ты можешь? — вопила Кэтлин. — Дома тяжело больная дочь плачет, зовет папочку, а ты тут трахаешься с этой шлюхой! Я знала, на что ты способна, сука! Говорила ему!..

— Заткнись! — рявкнул Мэтью. — Что значит — Саманта тяжело больна? Что с ней такое?

— Откуда я знаю? Даже врач не может определить. Но какое тебе до этого дело? — Она уткнулась в подушку и зарыдала.

Он посмотрел на Стефани.

— Придется ехать.

— Нет! — прорычала Кэтлин. — Оставайся с этой!..

— Раз Саманта больна, я еду домой.

— Не пущу, пока не поклянешься, что больше не увидишься с этой сукой! Клянись! Если ты этого не сделаешь, Мэтью Корнуолл, можешь забыть о своей драгоценной компании и обо всем остальном, потому что я вытяну из тебя все до последнего пенни. И навсегда простись с детьми.

Мэтью повернул к Стефани напряженное лицо.

— Клянись! — визжала Кэтлин. — Пусть послушает! Пусть знает, что она — всего лишь шлюха! Да, милочка, шлюха — и больше никто! Давай, Мэтью, скажи ей!

— Ты на машине?

— Поклянись! Скажи ей, что она — шлюха!

— Я спрашиваю — ты на машине?

— Выбирай — твоя дочь, твоя компания — или эта!

— У меня нет выбора, — прошипел он, — и ты прекрасно это знаешь!

Глаза Кэтлин зажглись злобным торжеством.

— Слышала? У него нет выбора! Можешь проститься с твоими замечательными планами! Тебе ничего не светит! Я жду пять минут, — бросила она Мэтью.

И ушла — так же, как вошла, через окно, которое Мэтью оставил открытым.

Пока он одевался, Стефани молча стояла в углу. А когда он приготовился уходить, сделала то, чего не могла бы представить себе даже в страшном сне: бросилась к его ногам и, рыдая, умоляла его остаться.

— Не уходи! Пожалуйста, Мэтью, не бросай меня!

Он пытался поднять ее, но Стефани сопротивлялась.

— Она заставляет тебя выбирать между мной и Самантой. Это нечестно, Мэтью. Это подло!

— Стефани, прекрати, пожалуйста! Встань!

— Не могу! Скажи, что я для тебя важнее Саманты! Что мы важнее твоей семьи! Пожалуйста! Скажи, что останешься со мной! Что ты любишь меня! — Стефани подняла голову, но он избегал встречаться с ней взглядом. И вдруг повернулся и пошел к двери. — Она лжет! Мэтью, неужели ты не понимаешь? Саманта не больна — она просто избалованная девчонка: капризничает, чтобы добиться своего. Пожалуйста, Мэтью, не покидай меня!

Вечером следующего дня он позвонил ей. Саманта в больнице с подозрением на менингит.

Она не сразу нашла силы вымолвить хотя бы слово.

— Прости, Мэтью. Я раскаиваюсь. Ты можешь простить меня?

— Конечно.

Она собралась с духом и, понимая, что этого делать нельзя, выпалила:

— А как же мы?

Он долго молчал, а потом сказал слова, разбившие ей сердце:

— Прости, Стефани. Нас больше нет.

И теперь, шесть лет спустя, Стефани чувствовала, как со дна ее души поднимается вся муть, вся боль и все страдания. Она так любила его, что после той ночи не хотела жить. Однако выжила — только потому что верила: настанет день — и он вернется к ней. И вот он ушел от жены. «На шесть лет позже, чем следовало». Это его слова. На Стефани навалилась страшная усталость. Она прошла долгий путь — и очутилась на развилке. Куда теперь идти и зачем?