Елена Кривская - Глинтвейн на двоих

— Да, непростая ситуация, — согласился профессор. — Но, извини пожалуйста, не кажется ли тебе, что слишком много чужих проблем падает на твои хрупкие плечи? Мало тебе своих?

— Хватает и своих, — вздохнула Аня. — Я об этом столько передумала… И, знаешь, что теперь мне кажется, что моя жизнь до того, как я встретила тебя, — во многом ошибка. Она была странная и суматошная, эта жизнь. Я надеялась, что стоит пожить у тебя — и эта странная жизнь уйдет в прошлое. Не тут-то было! Ты сам видишь — моя прежняя жизнь тянется за мной, как шлейф. И пока я ничего не могу с этим поделать, хотя по-настоящему мне нужен только ты. Только ты помог бы мне справиться… Слушай, увез бы ты меня куда-нибудь отсюда — на годик или два, а?

— Ладно, — сказал он, что-то соображая, — довольно об этом. Мы справимся с твоими проблемами. А теперь послушай меня, я все же хотел бы кое-что рассказать тебе о моей встрече с британскими коллегами… Кстати, я слышал, ты успешно изучаешь английский?

Весь вечер профессор демонстрировал Ане слайды с изображением афинского акрополя и Парфенона. На какое-то время ей передался благоговейный трепет перед священными руинами, но зрелище беспорядочно нагроможденных камне, полуразрушенных колонн и портиков в конце концов стало утомлять ее. Она стала даже чуть-чуть капризничать, особенно когда увидела слайд, где профессор и доцент Денисова были сняты рядышком, на фоне Эрехтейона. Аня заявила, что устала, хочет ужинать и спать.

Пока профессор готовился ко сну, Аня принялась разглядывать ту самую краснофигурную вазу, поворачивая ее, приглядываясь к рисункам и тихонько посмеиваясь. Потом, когда был погашен яркий свет и загорелся ночник, вернувшийся профессор нашел ее, уже раздетую, свернувшуюся клубочком, под одеялом. Почувствовав его прикосновение, змейка мгновенно выпрямилась и затрепетала, обвиваясь вокруг него.

Потом Аня, в новой для нее, чуть капризной манере, заявила, что хочет попробовать, «как на вазе».

Профессор, прекрасно знавший, что изображено на вазе, послушался ее. В этом новом для него положении он имел удовольствие созерцать ее стройную, выгнутую, с матовой кожей спину, белые круглые ягодицы. Не видя лица возлюбленной, он услышал продолжительный стон. Когда, обессиленные, они улеглись рядом, Аня тихонько засмеялась.

— О чем ты?

— Все вспоминаю краснофигурную вазу… Кто это вытворяет там эти штуки?

— Это Дионис, бог вина и веселья. В компании со своими менадами.

Ее смех зазвенел под самым его ухом.

— Что ты все смеешься?

— Знаешь, я представляла тебя в роли Диониса, когда ты принимаешь зачет у молоденьких студенток в коротких юбочках…

— У тебя богатое воображение.

— Не обижайся. Просто я никак не могу прийти в себя после… Я предложила это положение, чтобы заодно проверить себя… Не боюсь ли быть униженной в любви…

— И каков результат?

— Ничего не боюсь, ни чуточки. Когда я с тобой, мне всегда хорошо. Спи.

Макагонов вновь собирал весь цвет подведомственного ему учреждения у себя на даче — на этот раз не по поводу своего дня рождения, а чтобы встретить Рождество. Должно было прибыть высокое академическое начальство, кроме того, Макагонов пригласил несколько человек из вузов — тех, с кем хотели поддержать дружеские отношения. Он нашел возможность придать событию официальный характер — и, соответственно, отыскал богатых спонсоров. В итоге ожидался роскошный стол, обилие спиртного, был даже заказан небольшой еврейский оркестр.

В список избранных на этот раз вновь попал профессор Кленовский. Макагонов, конечно, узнал о его поездке в Грецию, и это возымело действие. Кроме того, Макагонов по-прежнему чувствовал нечто вроде вины за то, что случилось более года назад. Выдавая свои поступок едва ли не за дружескую услугу, он сам, очевидно, не считал ее таковой.

— Дружище, забудем старое, — говорил он по телефону, — мне тяжело переживать этот конфликт. Теперь, надеюсь, все стало на свои места? По крайней мере, я уже не стою между вами…

— Благодарю, все действительно стало на свои места, — сдержанно отвечал профессор. — И я даже благодарен тебе…

— Вот и прекрасно, — обрадовался Макагонов, даже не дослушав, почему профессор благодарен ему. — Рад, что у тебя все образовывается. Слышал о твоих успехах, поздравляю. Еще раз повторю, что я рад. И знаешь что? Твое возвращение следует отметить. Мы тут скромной академической компанией собираемся встретить Рождество. Присоединяйся. Серьезно, я тебя приглашаю. У меня на душе будет спокойнее, ей Богу, если ты придешь и выпьешь со мной мировую.