Ксения Васильева - Любовник из провинции

Киру усадили на переднее сидение, - она сама этого захотела,

- и когда машина тронулась, Леля вдруг молоденьким, фальшивым, тоненьким голосом назвала адрес Киры, сообщив, что одну ее не оставит... На это Кира резонно заметила, что она не одна, а с Митей и Леля почувствовала стыд. А Митя - счастье, ибо понял, что из-за него Елена Николаевна хочет ехать к ним!

И вдруг все погасло.

Леля, скользя глазами по мокрому асфальту, озарением поняла, как она смешна и непристойна. Кончилось сомнительное чародейство ресторанного зальца с пропыленными, жирными от чада занавесями и хмель, потеряв свою воздушность, превратился в то, что он есть - тяжкую тяжесть. А она пьяноватая, с проявившимися морщинами бабенка, воркующая с мальчиком!..

Кира видела это все! Поэтому она и почувствовала себя так, - ей стало стыдно за нее, Лелю!

Отвернувшись к оконцу Елена Николаевна тихо заплакала от страшного, черного, все рушащего стыда. Рукой, в мягкой перчатке, она вытирала слезы у глаз, со щек, у носа, и никак не могла унять. Перчатка намокла и она сняла ее, держа как платок у глаз и боясь одного, - чтобы никто не заметил.

Митя смотрел на Лелю и видел, что она отвернулась от него, видимо, занятая своими мыслями, в которых не было места ему, иначе она хоть коротко взглянула бы на него! Хоть коротко...

И он начал погружаться в бездну, из которой - так думают в ранней юности! - нет возврата. Он смотрел на ее склоненную к ок

ну голову и увидел, что лелины плечи вздрагивают, а руку она

прижала ко рту... Плачет?.. Наглый дурак! Она смеется! Над ним.

Он похолодел от ужаса - стопроцентного настоящего ужаса - страшно видеть наяву, что над тобой смеются!.. Мите захотелось почти по-настоящему открыть дверцу машины и выкинуться вон, на бегущий мокрый асфальт, чтобы доказать, что он принадлежит к миру сильных, пылких, простых и открытых, которых можно не любить, можно ненавидеть, но над которыми нельзя смеяться!

Он даже взялся за битую корявую ручку, чтобы свершить то, о чем только секунду назад подумал ( в его годы это и делается только так. Мгновение, вспышка, и... все кончено. Без раскладок и раздумий. Потом бы вернул. Поздно), но было не суждено. Поворот. Машину занесло, шофер, выворачивая, оглянулся и Митя отдернул руку, будто тот мог догадаться, ЧТО Митя только что не совершил.

Машину занесло и Елене Николаевне пришлось опереться рукой на сидение и тут открылось ее лицо. Оказалось, что Елена Николаевна плакала! Не смеялась!

Митя, не раздумывая, как и минуту назад, когда хотел лишить себя жизни, положил свою холодную жаждущую руку на руку Лели. Он почувствовал, как что-то царапнуло его ладонь, замирая, вспомнил про перстень с голубым камнем, окруженный золотым частоколом, сжал с силой лелины пальцы, вдавив частокол себе в ладонь. Глаза его были закрыты, он не чувствовал ничего, кроме этой боли, которая - он этого хотел! - становилась все острее. Невольно из горла его вырвался гортанный звук, природу которого он не смог бы объяснить.

А Леля смотрела на него и все, что с ним происходило, отражалось на ее лице. Она видела, как мертвеют его щеки, не двигаются, будто исчезают глаза под закрытыми веками, как безвольно откинулась голова и рассыпались волосы по дрянной дерматиновой спинке такси... И ей хотелось невозможного провести влажной еще от слез рукой по его лицу и снять эти напряжение, боль и мертвенность.

Она чуть шевельнула пальцами зажатой руки, будто назвала его по имени и он понял. Убрал руку. Она раскрыла свою - ладонью вверх, безвольно, откровенно, - отдаваясь.

Он ощутил это движение и снова накрыл ее ладонь своею. Мир перестал существовать для него - осталась только рука и он узнал наслаждение такой силы, какой не достичь телам.

Лелина ладонь раскрывалась все откровеннее. Леля теперь тоже не смотрела на Митю. Глаза ее закрылись. Она не представляла за минуту до того, как отдала Мите свою руку, что может скрываться в такой, казалось бы банальной части тела!

Прошла возможно минута и в их пальцы вошла нежность. После страсти. Их пальцы медленно скользили по запястьям, прослеживали вены, обегали лунки ногтей, задерживаясь как невысказанные слова на выпуклостях ладоней...

Митя вел Лелю, которой, впрочем, как и ему, открылось таинство любви, о котором она и не предполагала. Митя вел ее и был так чуток, потому что был причастен. Причастен ордену...

Он и не подозревал об этом, а теперь узнал.

Леля же постигала все как чужестранка.

Кира обернулась к ним, увидела их лица, их мертвые лица со вдавленными веками и, опустив глаза, посмотрела на их текучие как ручьи руки.