Ксения Васильева - Удар с небес

Нет, это не листочки, а чья-то жизнь, наполненная болью, любовью, предательством и кровью, кровью...

Она встретится со стариком.

- Ну и как? - Ястребом вонзил в неё свои узкие глаза Казиев.

- Интересно, ничего не скажешь, но тут так мало, - ответила Улита и добавила, - Тим, дай пожалуйста анальгин, там, в коробочке, голова разболелась.

- Но ты согласна поехать со мной к старику? Согласна?! - Спросил Казиев, руки его тряслись, когда он подавая ей коробочку и стакан с водой.

- Ничего сейчас не могу сказать, - больным голосом произнесла Улита, просто ничего...

- Улита! - Загремел Казиев, - я тебя знаю! Ты притворяешься!

- Ты считаешь, что я вполне здорова?

- Нет, - снизил он тон, - ты, конечно, больна, но притворяешься более больной... Ты не хочешь ничего решать, пока не обдумаешь ситуацию. А обдумывать её нечего. Тебе одной - старик не только ничего не даст, но и это отнимет. Он довольно противный тип, но мы с ним как-то, сяк-наперекосяк, - почти договорились. Я хочу взять тебя, чтобы он поменьше кобянился, может, перед дамой ему станет стыдно торговаться?.. Дорогая, ты же знаешь, я сейчас совсем не богат... И ещё я хочу представить тебя как героиню фильма.

Она усмехнулась, - но тут все мне все в сыновья и дочери годятся...

- Там есть шикарная роль дамы, как раз для тебя, я смотрел...

- Соврал тут же Казиев.

Да он сам допишет для неё несколько реплик, если она своим обаянием и прочими штучками добудет рукопись у старика.

- Хорошо, - неожиданно согласилась Улита, - только вези его сюда, к больной даме. К нему я даже на самолете не полечу, мне себя, как ты понимаешь, жаль.

- Ладно уж, попробую, - кивнул Казиев, - как только сговорюсь с ним, позвоню.

А сам думал о том, что это не цветочки и не ягодки, а волчьи ягоды! Как это он притаранит сюда этого мерзкого типа, который наверное, за год вышел из дома два раза, - за манкой...

29. ТАЙНАЯ БЕСЕДА НА КОММУНАЛЬНОЙ КУХНЕ.

Уже на третий день своего пребывания в родном Славинске, Ангел работала в заводоуправлении секретарем.

Папаша сразу же предупредил её, что нахлебники ему не нужны, что как уехала в Москву дочечка голодранкой, такой и приехала.

Хорошо, что деньги уворованные вернула, но ещё должна втрое отдать за моральный ущерб.

Такие понятия были уже известны папане.

Матушка во время его нравоучения молчала, опустив голову и глядя в тарелку с супом, куда то и дело булькались крупные слезы.

А утром повела Ангела на завод.

Работать бы ей в каком-нибудь самом грязном цеху, да подфартило, - на пенсию уходила старейшая работница завода, секретарь директора - особа восьмидесяти лет с хвостиком (или - хвостом...), которая, вставив зубы, могла лишь улыбаться, не могучи выговорить ни одного слова. Ангела взяли на её место.

Придя с работы, усидев за столом обед в полном молчании, Ангел, еле сдерживая слезы, убежала к Леонид Матвеичу. Учитель выпроводил её, назначив свидание на кухне в полночь, когда ни один житель не появляется в полосе жизни, - пребывая в стране снов.

В половине первого Ангел натянула халат, взяла сигареты (папаня в комнате курить запретил) и выскользнула в коридор. Позади себя она услышала тяжелый вздох, - не спала матушка, тогда как папаня заливался соловьем и приревывал бычком.

Леонид Матвеич сидел за их с Нюрой кухонным столиком-шкафчиком. В халате, с пачкой сигарет, бутылочкой водочки, баночкой пивка и закуской, пара малосольных огурчиков и хлеб.

Ангел, под яркой - без плафона - лампочкой, как следует рассмотрела своего Учителя. Он постарел, обрюзг, растолстел и сквозь его пышную шевелюру просвечивала лысина.

Это всего-то за несколько месяцев!

Но глаза - с мешочками под ними и в сетке морщин, - оставались голубыми и сияющими. Только вроде бы чуть подернутые сизоватой пленкой тоски, но пока тонкой, так что для людей не знающих его, - незаметной.

Они сели, как сиживали раньше.

Ангел рассказала о своей жизни в Москве коротко. Про рукопись Леонид Матвеича не стала сильно врать, но скрыла подробности "беседы" с Казиевым. И что теперь она знает историю Учителя. Но это ничуть не уменьшило её любви к нему!

Опустила о Максе, ничего не сказала о причине своего возвращения, о Франции рассказала, но вскользь заметила, что была там,

- сбоку припека...

... И не вся ли моя московская жизнь, - сбоку припека? подумала она. Лезла во все дырки, навязывалась, вот и очутилась теперь на своем настоящем месте.

Леонид Матвеич слушал внимательно, потихоньку занимаясь своим делом, попивая и закусывая. Только иногда ухмылялся и покачивал головой.