Ксения Васильева - Удар с небес

- Я знаю... - ответила замедленно Ангел, - только наверное не все... Я это взяла у старика, когда он отнял у меня паспорт и рукопись Леонид Матвеича!...

- Так это не Леонид Матвеич написал?

- Нет...

Тинка пискнула, - прочти, Ален, вслух. Я не разбираю, мелко... Алена прочла им сцену в загоне у Хуана, и коротенькое письмо, последнее, видимо.

Ангел и Тинка сидели пришибленные.

Потом Алена сказала, - надо вернуть это старику. Он-то знает, чье это. Больше мы сделать ничего не можем.

- Но как же... - пролепетала Тинка, - а Тим сказал...

- Молчи о своем Тиме ! Он ещё тот хитрован! Я думаю, что он в самом скором времени разыщет старика и заберет у него все остальное... Девочки, это такой фильм! Все будут плакать!

- Этот материал или роман, или как там, - сценарий, старик хотел продать Роде, - начала Ангел, - я понимаю теперь. Меня взял для прикрытия... Кого-то он боялся! И боится до сих пор.

Теперь, что ему продавать без этих листков и писем. А где фото?

- Заорала она снова на Тинку.

Та захныкала, - я не знаю...

- Такое фото! Два молодых мужика и девушка, такая красавица!.. И все на берегу моря. Смеются... - Ангел говорила так, будто сама побывала там, на этом берегу. А она просто представила, что та дама - она, а один из мужчин - Макс. Старик сказал, что там на снимке он сам...

- Да ты что? - Потрясенно вскрикнула Алена.

- Такой дряхлый гриб? Не может быть! - Заявила Тинка, воспринимая любого старого человека вечно таким, какой он сейчас. Не хватало у бедолаги воображения на другое.

Затрещал мобильник.

Алена взяла трубку. - Тину? Сейчас.

Передавая Тинке телефон Алена просипела, - Этот, твой... Соглашайся на все, а там будем думать. Может, поборемся с ним, а? Девчонки? Жаль, если такому попадет это.

Что умела делать Тинка, - то умела: мгновенно преображаться.

Сейчас сидела, зареванная, жалкая, и вот уже стряхнула с себя все в одну секунду и томной красавицей протянула, - да-а, я слушаю вас...

24. РАЗГОВОР "ПО ДУШАМ".

Улита Ильина пребывала в некоторой панике.

Вчера Главный режиссер театра, - с названием простеньким и миленьким "НУ!", извиваясь от благожелательности и восхищения этой своей такой явной благожелательностью, пригласил Улиту к себе в кабинет. Она знала - зачем. Догадывалась.

Главреж, которого звали Март ( не Марк, не путайте!) Владиленович, вперясь своими синими глазами в её лицо, горестно сказал.

- Дорогая, любимая наша Улитушка!..

... Давай, не тяни резину, подумала Улита с отвращением, - она знала, сколько ещё всякой мути придется ей выслушать, прежде чем Март произнесет фразу, ради которой и проделывается вся эта интермедия.

- Любимая Улита! - Продолжал меж тем Март, - М-м, я запамятовал, какая у вас последняя роль?

- Сиделка с тремя словами, - ответила Улита.

- А-а, да, да... - Март как-то засмущался, - как вам в в этой роли?

- Прекрасно, - ответила Улита, - весьма комфортно. Никто не замечает.

- Конечно, это не для вас, я понимаю, - заохал, чуть не зарыдал Март, - но вы сами видите, что за зритель у нас, - наш театр мало, кто понимает, и ы переживаем сейчас не лучшие дни. Надо что-то придумывать...

Улита почувствовала, что изнемогает, что готова вцепиться в остатки когда-то пышной шевелюры Марта и заорать, как торговка: да не жуй ты, блин, жвачку, давай, говори - увольняешь? Ну и отлично! В таком театре, с таким Главрежем, такими пьесами и постановками служить стыдно!

Стыдно, однако пришлось. Никуда не брали даму в возрасте с амплуа иолодой красавицы-героини. Да ещё потому, что Март носился за ней со скоростью бешеной собаки, умоляя пойти в театр на все роли, какие она захочет. Теперь вот - "сиделка"...

Улита встала, одернула пиджак, как солдат старослужащий - кителек, - и сообщила: все мне ясно, господин режиссер, я уволь - няюсь. Но заметьте, Я увольняюсь сама. Увольняюсь, потому что собиралась это сделать. Немыслимо, чтобы Заслуженная актриса, звезда экрана, в помоешном театре , в помоешных тряпках, "играла" сиделку с тремя словами! Пока, привет всем.

Март остался сидеть с полуоткрытым ртом, а она уже шла по коридору, даря сияющие улыбки направо и налево.

И вслед слышала шип: чего Он её не выгонит? Ведь играть ей нечего, а она все ходит и ходит...

И вот теперь она сидит и рассуждает на тему, есть ли что-нибудь, что можно продать, за более-менее приличные деньги, чтобы запереться в дому, никого не впускать и прожить автономно хотя бы месяц. Отмокнуть.

У неё осталось рублей триста.

Но при наличии того, что она курит "Кэмел", иногда выпивает, - и не тридцатирублевую водку, - покупает апельсины и кофе...