Тереза Крейн - Райский уголок

— Видимо, кто-то еще пропустит торт, если ведет себя так неосторожно.

Ока слегка отстранилась от него, расправила платье, тщательно разгладила волосы. Вставила узкие ступни в брошенные блестящие туфли. Каждое движение представляло собой поэму, арию, мерцание радуги в летнем кебе. Он не мог отвести от нее опьяненный взгляд. Они прошли сквозь открытые двери на веранду и вернулись в мир тепла и красок, смеющихся и улыбающихся лиц, мир дружеских разговоров — совсем другой мир. Смущенный Хьюго остановился, чтобы привести себя в порядок. И в этот момент Рейчел отошла в сторону.

Он окончательно опомнился лишь тогда, когда, стоя с дурацким видом и держа в руках смокинг, увидел, как она проскользнула в толпу, кивнула друзьям, откинула голову назад, засмеявшись чему-то, похлопала кого-то по щеке, кого-то по плечу, прокладывая сверкающий след сквозь танцевальную площадку. Он увидел, что она остановилась возле группы, где находился Тоби Смит и его нескладная невеста. Там она на минуту задержалась подобно сияющей бабочке, опустившейся на листья, взяла в руки стакан шампанского, повернулась спиной к Тоби и вступила в разговор с некрасивой, скромно улыбающейся девушкой. Тщетно он ждал, что она обернется, скова взглянет на него, подаст хоть какой-то знак — незаметный, понятный только им, — что она до сих пор ощущает тайну ночи и помнит радостное возбуждение того незабываемого поцелуя.

— Хьюго, скажи ради Бога, где это ты пропадал? — В хорошо знакомом четко модулированном холодном голосе слышались угрожающие интонации острого раздражения — это случалось достаточно часто, когда его обладатель обращался к Хьюго.

Хьюго обернулся. Его брат Чарльз движением головы указал на открытую дверь.

— Отец ждет в библиотеке. Ему нужно уезжать — наступает самый пик кризиса, — а ты, болван, где-то шляешься! Он ждет тебя, чтобы дать последние указания по Мадейре.

— Но я еду туда не раньше, чем через две недели…

— Это его единственная возможность увидеть тебя. Я же говорю, положение очень серьезное.

— У него постоянно какие-нибудь кризисы. — В тоне, которым пробурчал Хьюго эти слова, слышались нотки неудовольствия, граничащие с попыткой неповиновения. Чарльз пропустил это мимо ушей.

— Произведи хорошее впечатление, будь молодцом. Я поеду провожать его на станцию на последний поезд, до отхода осталось меньше часа.

— И все же не вижу смысла в такой спешке — ведь я пробуду здесь еще две недели. — Хьюго неохотно позволил своему брату довести себя до двери в библиотеку. — Особой важности в этой поездке на Мадейру нет, как нет и причин торопиться…

В ответ Чарльз усмехнулся своей скрытной непроницаемой улыбкой. Это был высокий темноволосый молодой человек, склонный к полноте. Его квадратное лицо с тяжелыми бровями обычно сохраняло серьезное, даже напыщенное выражение, из-за чего он выглядел старше своих лет, и в полной мере соответствовало его характеру.

С пеленок между братьями общего было столько же, сколько имеют зима и лето.

— Я еще раз повторяю, — Чарльз произнес это с подчеркнутым долготерпением, которое частенько демонстрировал, как бы показывая, что его младший брат, конечно, совершенно глуп, но если повторить ему одно и то же раз десять, возможно, до него хоть что-то дойдет, — отец хочет поговорить с тобой. Он ждет.

Сколько раз Хьюго содрогался от такой перспективы? Сколько раз отец вот так же ждал его — безжалостно суровый, критичный, хладнокровный? Сегодня не будет взбучки, хотя память о них, жестоких и унизительных, была жива, но одной перспективы встречи с отцом было достаточно, чтобы спина его покрылась мелкими капельками пота, а в желудке качалось подташнивание. Он ни за что на свете не забыл бы про поездку на Мадейру, совершаемую перед тем, как он по-настоящему займется семейным бизнесом. Господи, до нее оставалось еще две недели, зачем же думать об этом сейчас? Волоча ноги и поправляя на плечах вновь надетый смокинг, он последовал за Чарльзом, выступающим важным и нарочито утяжеленным шагом, к двери библиотеки, и остановился на секунду, чтобы разгладить волосы и успокоить дыхание перед тем, как войти.

Запах духов, идущий от смокинга, проникал в его ноздри, напоминая о только что пережитом и отдаваясь, словно слабое эхо, биением в крови. Хьюго незаметно улыбнулся; ему казалось, что вот и он добился хоть какого-то счастья и наконец-то начали рассеиваться мрачные опасения в собственной никчемности, мучившие его с детства. Однако он все же придал своему лицу соответствующее выражение и, тихонько постучав в дверь, стал дожидаться разрешения войти.