Бетти Бити: Кентская красавица

Билл Напьер на этот раз заявился в «Пенфорд» в типичной для него манере. Я предложила встретить южноамериканский самолет в Лондонском аэропорту, но не слишком настаивала, так как уже начинался публичный сезон открытых дверей в поместье «Пенфорд», где я работала. Видимо подумав об этом одновременно со мной, он неожиданно телеграфировал, что во встрече нет никакой необходимости. Он прибыл в «Пенфорд» пятнадцатого марта в три тридцать. Случайно, но точно. Медлительный, охотно предоставляющий дела их естественному течению, но деятельный и работоспособный. Билл Напьер такой же, как всегда.

Двухчасовой поезд прибывал в Пенфорд-Холт в три двадцать пять. Было бы неэтично не встретить его здесь. Кроме того, я хотела этого, я думала о нем, меряя шагами нижнюю платформу слегка потрепанной непогодой станции викторианских времен в ожидании поезда. Было любопытно посмотреть, каким стал тот, кого я помнила мальчиком восемнадцати лет.

Билл Напьер. Колеса поезда три двадцать пять выстукивали его имя среди буйной растительности роскошно политой дождем равнины Кента. «Представляете, какой приятный сюрприз — узнать, кто приедет в ваши края?» Письмо моей матери спрашивало и отвечало: «Билл Напьер — друг Дука. Именно по пути через Венесуэлу в вашу часть мира он хочет навестить свою тетю в Хокхорсте, а также у него есть кое-какие дела недалеко от «Пенфорда». Он сказал, что заглянет посмотреть на тебя, как только представится удобный случай».

Аргументы в споре. Вот и все, что через двенадцать лет он помнит обо мне. Споры между надменным восемнадцатилетним мальчишкой, другом моего брата, и мной, двенадцатилетней.

Но я помнила его, кажется, всю мою жизнь — как юного мальчика из Кентиш-Мейд, где мы жили по соседству, и там же Билл приходил домой с моим братом во время школьных каникул, на которые посольства мира куда-нибудь отсылали моего отца… Что касается родителей Билла, то они погибли в автокатастрофе вскоре после нашего первого путешествия за границу. Биллу тогда было одиннадцать. Сейчас ему должно было быть двадцать девять лет. Скорее всего, он женат, возможно, со своим семейством и приехал.

В письме моей матери об этом не упоминалось. В конечном счете, что произошло с Биллом в эти годы, она замечательно скрыла — это так не характерно для нее. Двадцать девять лет замужества за моим отцом, вторым секретарем дипломатической миссии, она совершенствовала свою переписку с Биллом и мною. Что касается Билла, к которому она относилась почти как к своему второму сыну, она о нем молчала. Да, интересно.

Я просунула руку в карман своего замшевого жакета — письмо было там, как я и ожидала. Весна в этом году была поздней, и долго в полдень еще подмораживало. Сегодня был самый подходящий день для охоты, для последней встречи со зверем в этом сезоне. Аккуратно подстриженные вязы выстроились вдоль дороги к станции, они стояли все еще без листьев, застывшие под небом цвета арктической холодной голубизны. То здесь, то там, как будто специально разбросанные по железнодорожной насыпи, выглядывали бледно-желтые первоцветы, и несколько бутонов крокусов виднелись в саду железнодорожного коттеджа. Но ничто так, как цветущая английская весна, не предвосхищает жизнь. Так я и размышляла, пока поезд три двадцать пять, перестукивая колесами, шел по кривой, его окна блестели под солнцем, как бриллиант в оправе, а перестук металлических колес вторил возбужденному лаю охотничьих собак в отдаленном лесу. А пока что я размышляла, почему нечувствительный Билл выбрал для своего приезда именно время английской весны…

Мое сильное желание вернуться сюда было одним из многочисленных детских доводов. Дик и Билл жили в мире двойственной политики, как устрицы. В то время как я клялась, что, как только закончу секретарский колледж, постараюсь найти работу и вернуться назад, в родной маленький уголок Кента.

Время прошло. Они изменились. Я тоже немного изменилась. Хорошо, что здесь, в Пенфорде, ничего не меняется уже больше пяти столетий. Мой работодатель, сэр Беркли Стофард, с конца марта по начало октября всего лишь на три дня в неделю открывает для посетителей двери своего старинного особняка. Несколько старинных сооружений для сушки хмеля превращены в уютные комфортабельные дома. На некоторых коттеджах крыша перекрыта черепицей, маленькая пожарная станция и школа елизаветинских времен увеличили свои владения. Но церковь одиннадцатого века, кузница, «Тюдор-Инн» оставались такими же, как раньше, красота деревни, напоминающей островок в море зеленых пастбищ зарослей хмеля, пшеничных и ячменных полей, тоже не менялась.