Бадри Хаметдин - Счастье Феридэ

— На кого вы меня покидаете? Я же могу умереть, а ты и не узнаешь…

Няня шмыгала носом и уже более сурово продолжала:

— Что это за человек такой — Кямран, если так присушил мою птичку…

Затем она попросила фото мужа. И хотя я столько раз показывала старушке снимок, няня, водрузив на нос очки, внимательно разглядывала фотографию.

— Чего у него не отнять, так это красоты, — делилась няня своим мнением. — Но умишком явно не удался.

Сегодня, едва сдерживая улыбку, я спросила:

— Это почему же?

— На его месте я не оставляла бы молодую красивую жену даже на один день. А то уехал и пропал, — проворчала няня.

— Я обязательно познакомлю тебя с Кямраном. Вот увидишь, он тебе понравится.

С сомнением старушка покачала головой:

— Не думаю… Хотя главное, чтобы тебе нравился, а ты, я вижу, от него без ума.

Няня могла часами разговаривать на эту тему. Она часто рассказывала и про онбаши. Как с ним познакомилась, уже будучи замужем. Когда мне бывало грустно, я подсаживалась к старушке близко-близко и, прижавшись к ней, просила:

— Няня, может, что-нибудь вспомните о молодости?

Иногда старушка отмахивалась.

— Некогда, — отрезала она строгим голосом и шла работать на кухню.

Но чаще всего няня соглашалась, и тогда весь приют подключался к нашей беседе. Мне всегда казалось, что во времена наших бабушек нравы были другие. Строже, что ли… Однако, слушая няню, я еще раз убеждалась, что молодость всегда одинакова. Они тоже влюблялись и целовались под луной, так же наперекор всем убегали и женились втайне от родителей.

— Но молодые женщины никогда не отправлялись в длительное путешествие одни. — Произнося эти слова, няня всегда смотрела на меня.

Как я люблю всех жителей нашей усадьбы! Их забота и ласка помогут пережить мне это долгое путешествие. Почему я не еду? Зачем оттягиваю? Мне все кажется, что Кямран вот-вот, распахнув калитку, войдет в сад и я брошусь к нему на шею.

Все корабли в Болгарию отходят из Стамбула. Завтра поеду, решено. Хочется зайти к тетушке Бесимэ, но очень боюсь, что буду там незваным гостем… Недждет, наверное, здорово подрос…

Мысли путаются, в груди какой-то неприятный осадок. Самой себе можно признаться — я боюсь. Боюсь чужой страны, чужого языка, нехватки денег. Даже не к кому будет обратиться за помощью. Вчера ездила в Измир, даже решилась зайти к Джемилю. Постучавшись в знакомую дверь, узнала, что хозяин уехал. Несколько дней назад похоронили Ферхундэ. Как жаль, что мне ничего не сообщили. Джемиль уехал в Европу. Тоска…

Аладжакая — Стамбул, июль

С самого утра я начала собираться в Стамбул. Няня посоветовала мне взять с собой столько вещей, что они с трудом вмещались в сумку.

— Все пригодятся, — категорично заявила она. Чтобы не обижать старушку, я согласилась, но потом в своей комнате выложила большую часть.

Меня провожал весь приют. Особенно жалко было оставлять маленького Ихсана. Я гладила малыша по золотым волосикам, целовала его румяные щечки, и мне казалось, что это Недждет. Завтра я буду в Стамбуле, в городе, где он живет.

До Кушадасы меня отвез онбаши. Всю дорогу старик был на удивление молчалив. Только когда мы въехали в город, онбаши попросил:

— Феридэ-ханым, давайте навестим нашу усадьбу…

— Но она уже не наша, — с горечью ответила я.

— Да, конечно, но хочется посмотреть, как там обстоят дела, — заупрямился старик.

Понимая, что у онбаши свое отношение к дому, где он прожил столько лет, я согласно кивнула:

— Ладно, только проедем мимо и все.

Свернув на улицу, где раньше стоял дом Хайруллах-бея, мы направились в сторону сгоревшего поместья. Как же мы удивились, увидев, что наш участок остался в таком же состоянии.

По всей видимости, здесь никто не вел никаких восстановительных работ.

— Удивительно, онбаши, — заметила я, — мои покупатели так торопились, что мне казалось, им срочно нужна земля.

Старик приостановил повозку.

— Это очень странно… Я сказал бы — даже подозрительно.

Вид обугленной земли так разволновал меня, что сердце вдруг стало биться быстро-быстро. Мельком взглянув на старика, я заметила его побелевшее лицо.

— Что же это делается? — В голосе онбаши чувствовались слезы. — Хорошо, что Хайруллах-бей умер и не увидел этого позора.

— Поезжай быстрее, а то я расплачусь.

Старик изо всей силы стегнул лошадь кнутом, как бы вымещая на бедном животном всю горечь и разочарования…

Стамбул, июль