Милена Иванова - Женщина на грани...

Я по-настоящему устала. Достав пиво из холодильника, с банкой в одной руке и сигаретой в другой я снова прошлась по квартире. На это больно было смотреть: мебель как будто только что подобрали на улице, куда ее выбросили предыдущие хозяева, окна не видели тряпки и воды с тех пор, как их вставили при строительстве, занавески были черны от копоти сигаретного дыма. Я решила оставить гостиную в первозданном виде, чтобы было с чем сравнить, и присела на диван полистать журнал «Ола!», который нашла под тем же диваном. Как раз когда я познакомилась с последними сплетнями, местными и международными, наконец вернулись Эстрелья и Антонио. Лица у обоих были красными от загара, они были похожи на дырки, прожженные утюгом, или на жареных креветок. Ребята ходили в бассейн. Я предложила им холодного пива, и мы разболтались.

Эстрелья оказалась беззаботным и улыбчивым созданием, невинным и невозмутимым. Думаю, с ней мы легко уживемся, потому что она из тех, кто ни от кого не требует ничего лишнего или вообще ничего и не портит тебе кровь каждый день по поводу и без повода. Она рассказала, что преподает танцы в академии, и, если неправильно истолковать ее слова, можно было бы прийти к выводу, что она ненавидит свою работу.

Антонио учился на втором курсе в университете и, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, занимался распространением рекламы какого-то туристического агентства. Парень он был худющий и при этом приблизительно моего роста, но на первый взгляд показался мне симпатичным, потому что глаза у него были круглые и невинные, а взгляд — благородный.

Они рассказали мне о своих романах. У Эстрельи был жених, который жил в Барселоне, и многочисленные связи здесь, в Мадриде. Антонио только что порвал со своей постоянной подругой и теперь находился в депрессии по этому поводу и одновременно в поиске подходящей пары, потому что, по его словам, он не был создан для одиночества.

О себе я успела сообщить немного. Я сказала им, что работаю в «Английском дворе» и учусь на секретаршу, потому что не хочу терять время на университет, оттого что не хочу провести самые драгоценные годы своей молодости, задыхаясь от нищеты и неудач. Я не стала ничего рассказывать о своей личной жизни, но не потому, что за мной уже сто лет как никто не ухаживал, мне бы нашлось, что вспомнить и рассказать им. Я держала себя, сохраняя дистанцию, потому что решила, что негоже сходиться с людьми вот так сразу, на скорую руку.

Пиво закончилось, и Антонио пошел за вином. Пока он ходил, Эстрелья стала рассказывать мне о нем: о том, какой он хороший человек и как они здорово, просто чудесно ладят. Не знаю почему, но мне показалось, что она говорила о нем, как о своей любимой собачке. Антонио вернулся с вином и картофельными чипсами. Вино конечно же оказалось дешевым, отвратительным, тошнотворным: кислым и теплым. Я пила его чисто из вежливости.

Когда мы заполнили вторую пепельницу, я кстати предложила распределить обязанности по уборке. По тому, как они переглянулись, я поняла, что меня принимают за задавалу, которая хочет быть начальницей. Мне было плевать, за кого они меня там принимают, пусть думают обо мне все, что им в голову придет или из нее выйдет, главное, чтобы они поняли: я им тут в служанки не нанималась. Мы быстро составили новый график уборки. Когда мы покончили с этим скучным занятием, я нечаянно встретилась глазами с Антонио, и меня удивило восхищение, появившееся в его взгляде. На вид он был паренек застенчивый, немного женоподобный, ему должны были бы нравиться властные и сильные женщины. После этого я сразу ушла спать, уставшая донельзя, предоставив им хоть целую вечность для перемывания моих косточек.

Так прошел целый год. Время пролетело незаметно. С Эстрельей и Антонио не возникало никаких проблем. Иногда мы устраивали пирушку, иногда выбирались куда-нибудь пропустить по бокальчику, иногда цапались по мелочам, в основном из-за уборки, а в общем и целом совместное житье оказалось вещью довольно приятной и удобоваримой.

Ко всему прочему Эстрелья порвала окончательно со своим барселонским женихом и, похоже, предпринимала осознанные попытки забыть его, потому что стала хлопотать по дому не покладая рук, и время от времени я натыкалась в гостиной на кого-нибудь из тех редких мужчин, что забредали в нашу берлогу.

Антонио так и оставался один, без девушки, отчего очень страдал, но страдания свои никогда не озвучивал, как говорится, и пикнуть не смел. Когда мы выходили погулять в город, я видела, как он поедает встречных девушек жадным взглядом, и мне было жалко на него смотреть. Антонио был славный малый, озорной парнишка и хорошо одетый, но не из тех парней и не из тех мужиков, которым девчонки вешаются на шею, а женщины бросаются, задрав юбки и сняв трусы. Я подозревала, что нравлюсь ему, потому что частенько он то заигрывал со мной, то съеживался и садился на корточки при виде меня, то снова делал авансы. Видимо, он был бы не прочь превратить меня в свою сожительницу, но я делала вид, что не замечаю всего этого, потому что мне только случайных связей и не хватало, да еще в своей собственной квартире. Но тем не менее иногда я играла с ним в забавную игру: улыбалась благосклонно, чмокала его, а потом зажимала ему губы рукой, когда они пытались встретить на моем лице что-то поинтереснее подставленной щеки.