Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Тольбот Бёльстрод, наклонясь над фортепьяно или рисунком Люси, или обдумывая ход своей королевы, имел полную свободу наблюдать за движениями мисс Флойд и оскорбляться при виде того, как эта молодая девица проводила дождливое утро. Иногда он видел, как Аврора сидела за «Спортменским Журналом» к ужасу мистрисс Уальтер Поуэлль, которая имела смутную идею о вредных поступках, рассказываемых в этом ужасном журнале, но боялась простирать свою власть до того, чтобы запретить это чтение.

Мистрисс Поуэлль с безмолвным одобрением глядела на возрастающую фамильярность между кроткой Люси Флойд и капитаном. Она боялась сначала, чтобы Тольбот не сделался поклонником Авроры; но обращение обоих скоро рассеяло ее испуг. Ничто не могло быть дружелюбнее обращения мисс Флойд с офицером; но она обнаруживала то же самое равнодушие к нему, как и ко всему другому, кроме своей собаки и своего отца. Возможно ли, чтобы это почти в совершенстве красивое лицо и эта надменная грация не имели очарования для дочери банкира? Возможно ли, чтобы она проводила час за часом в обществе самого красивого аристократа, с каким когда-либо она встречалась и чтобы сердце ее осталось так же не тронуто, как и при начале знакомства? В этом маленьком обществе была одна особа, постоянно задававшая себе этот вопрос и не имевшая возможности отвечать на него. Эта особа была Люси Флойд. Бедная Люси Флойд день и ночь мысленно занималась тою старою немецкою игрою, в которую играли Фауст и Маргарита с расцветшею розою в саду; «Любит — не любит!»

Близорукая мистрисс Уальтер Поуэлль могла думать, что Люси привлекала на Восточный Утес капитана Бёльстрода; но Люси знала лучше — горько, жестоко знала.

— Внимание капитана Бёльстрода к мисс Люси Флойд весьма очевидно, — сказала однажды мистрисс Поуэлль, когда капитан ушел, проведя утро в занятии музыкою, пением и шахматной игрой.

Как Люси возненавидела эту чопорную фразу! Никто не знал так хорошо, как она, цену этого «внимания». Они провели в Брайтоне шесть недель и в последние пять недель капитан бывал у них почти каждое утро. Он ездил с ними верхом и в экипаже, слушал вместе с ними оркестр, сидел в их ложе в хорошеньком маленьком театре, слушая Гризи, Марио, Альбони и бедную Бозио. Он провожал их во все брайтонские увеселения и никогда, по-видимому, не уставал сопутствовать им.

Но, несмотря на все это, Люси знала, что скажет ей последний листок розы, когда все лепестки будут ощипаны и останется один бедный стебель. Она знала, как часто он забывал перевертывать листы в сонатах Бетховена, как часто делал он зеленые штрихи в горизонте вместо пурпуровых и рисовал деревья на переднем плане невнимания и бесславно получал шах и мат, просто, от невнимания и давал ей ответы некстати, когда она заговаривала с ним. Она знала, как он тревожился, когда Аврора читала «Спортсменский Журнал» и как один шорох газеты заставлял его вздрагивать от нервной боли. Она знала, как он был нежен к бульдогу, как старался подружиться с ним, как почти был раболепен в своей внимательности к этому огромному величественному животному — словом, Люси знала то, чего Тольбот еще сам не знал; она знала, что он влюбился по уши в ее кузину и имел в то же время смутную идею, что он сам предпочел бы влюбиться в нее, в Люси, и слепо боролся с возрастающей страстью.

Так и было: он влюбился в Аврору. Чем более он протестовал против нее, чем решительнее преувеличивал ее сумасбродство и сам сознавал сумасбродство любви к ней, тем вернее любил он ее. Даже та борьба, которую он выдерживал, делала Аврору вечно присутствующею в его воображении, пока он стал настоящим рабом этого милого видения, которое он вызывал только для того, чтобы постараться отогнать его.

«Как бы я мог вести ее в Бёльстрод и представить моему отцу и моей матери? — думал он.

Тут ему вообразилось, как она осветит старый корнваллийский замок лучезарностью своей красоты, как очарует его отца, как пленит его мать, поедет на своей чистокровной лошади и заставит весь приход сойти с ума от восторга по себе.

Он чувствовал, что его посещения компрометируют его в глазах семейства мистера Флойда. Иногда ему казалось, что честь обязывает его предложить Люси свою руку; иногда он доказывал себе, что никто не имел права считать его внимательным более к одной девице, чем к другой.

Если бы он знал, что Люси вечно умственно играла с воображаемой розой, я уверен, что он, не теряя ни часа, сделал бы ей предложение; но дочь мистрисс Александры была слишком хорошо воспитана для того, чтобы обнаружить волнение своего сердца, и она переносила свою тоску, скрывала свою ежечасную муку с спокойным терпением, свойственным этим простодушным женственным мученицам. Она знала, что последний лист должен быть скоро ощипан, и сладостная мука неизвестности должна скоро кончиться навсегда.