Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Аврора проглотила горькую пилюлю, как умела, и приняла мистрисс Поуэлль как особу, определенную для ее образования — как род балласта, бросаемый в блуждающую лодку, чтобы не допустить ее разбиться о скалы и подводные камни.

— Надо, кажется, терпеть ее, Люси — сказала она, — надо мне согласиться, чтобы это бедное увядшее создание образовывало меня. Желала бы я знать, будет ли она похожа на мисс Дреммонд, которая отпускала меня от уроков и читала романы, между тем как я бегала по саду и по конюшням. Я могу ужиться с нею, Люси, пока вы со мною; но мне кажется, я сойду с ума, если меня прикуют одну к этой угрюмой, бледнолицей дворняжке.

Мистер Флойд с семейством отправился из Фельдена в Брайтон в просторном дорожном экипаже. Горничная Авроры сидела на запятках, чемоданы были навалены на верху кареты, а мистрисс Поуэлль со своими юными воспитанницами помещалась внутри. Мистрисс Александра воротилась во Фёльгэм, исполнив свою обязанность, как она думала, отыскав покровительницу для Авроры; но Люси должна была остаться с кузиной в Брайтоне и ездить с нею верхом. Верховые лошади были отправлены накануне с грумом Авроры, седым и несколько угрюмым стариком, служившим Арчибальду Флойду тридцать лет, а бульдог Боу-оу путешествовал в карете со своей госпожой.

Через неделю после приезда в Брайтон, Аврора с кузиною гуляли по Западному Утесу, когда джентльмен с раненой ногой встал со скамьи, на которой он сидя слушал оркестр, и медленно подошел к девушке. Люси с легким румянцем опустила ресницы; но Аврора протянула руку в ответ на поклон капитану Бёльстроду.

— Я думал, что непременно встречу вас здесь, мисс Флойд, — сказал он. — Я приехал только сегодня утром и шел разузнать об адресе вашего батюшки… Он здоров?

— Да… здоров.

Тень пробежала по лицу ее при этих словах. На этом лице чудно отражались свет и тень.

— Мы не ожидали видеть вас в Брайтоне, капитан Бёльстрод, — прибавила Аврора, — мы думали, что ваш полк квартирует еще в Виндзоре.

— Да, мой полк — то есть гусарский, все еще в Виндзоре, но я вышел в отставку.

— В отставку!

И Аврора и ее кузина с удивлением взглянули на капитана Бёльстрода при этом известии.

— Да, мне надоела военная служба. Скучно теперь, когда кончилась война. Конечно, я мог бы перейти в другой полк и отправиться в Индию, как бы отвечая на свой собственный довод, — но я уже приближаюсь к зрелому возрасту и мне надоело таскаться по свету.

— Мне хотелось бы ехать в Индию, — сказала Аврора, смотря на море.

— Вам, Аврора! Зачем? — воскликнула Люси.

— Я ненавижу Англию.

— А я думала, что вы не любите Францию.

— Я ненавижу и ту и другую. Какая же польза от этого огромного мира, если мы должны вечно оставаться на одном месте, быть прикованными к тесному кругу одного народа, вечно видеть и слышать одних и тех же людей и не иметь возможности освободиться от гнусных звуков их имен? Мне хотелось бы сделаться миссионершей и отправиться в центральную Африку с Ливингстоном и его семейством; я уехала бы, если бы не папа.

Бедная Люси в безмолвном удивлении устремила глаза на свою кузину. Тольбот Бёльстрод опять пришел в то изумление, в которое эта девушка всегда приводила его. Что значили эти припадки уныния и эти вспышки горечи в девятнадцатилетней богатой наследнице? Не была ли это просто одна аффектация эксцентричности?

Аврора поглядела на него с своей самой светлой улыбкой, пока он задавал себе этот вопрос.

— Вы навестите папа? — сказала она.

Капитан Бёльстрод объявил, что он не желал большего счастья, как засвидетельствовать свое уважение мистеру Флойду, и отправился с молодыми девицами к Восточному Утесу.

С этого утра офицер сделался постоянным гостем банкира. Он играл в шахматы с Люси, аккомпанировал ей на фортепьяно, когда она пела, давал ей драгоценные советы, когда она рисовала акварелью, как набросать там и сям проблески неба, сделать темнее осенние листья и стал вполне полезен молодой девице, которая, как нам известно, знала в совершенстве все женские искусства. Мистрисс Поуэлль, сидя у одного из окон в хорошенькой гостиной, проливала благосклонный свет своей увядшей физиономии и бледно-голубых глаз на молодых людей и олицетворяла все приличия своею личностью. Аврора, когда погода мешала ей ездить верхом, занималась более неугомонно, чем полезно: то брала книги, то бросала их, дергала за уши бульдога, выглядывала из окон, рисовала карикатуры гуляющих на утесе и беспрестанно смотрела на чудно-маленькие часики с целой связкой необъяснимых золотых безделушек и глядела, который час.