Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет

— Да, — сказала Элизабет. — При условии, если ваши цены на ветчину и сыр будут такими же, что и в прошлом году.

— Отходы мне нужны для скотины, — проворчал Куртуаз. — Но вам не надо пользоваться этим, чтобы заставлять меня продавать товар себе в ущерб. Я ничего для себя не выгадываю.

— Договаривайтесь об этом с папой.

— Ладно. Входи же. Сестра там. А у меня дела. Эй, Элеонора! У нас гостья!

Элизабет с Фрикеттой на руках вошла в темный зал с низким потолком, в котором пахло потом, супом и скисшим молоком. Длинный стол с двумя скамейками по бокам, вытяжка над очагом, плита с котлом, все здесь напоминало девушке кухню в Сент-Коломбе, где ей так нравилось. В приоткрытую дверь она заметила уголок спальни, где брат спал вместе с сестрой с самого их детства. Над их кроватями висела цветная репродукция картинки с изображением Воскресения Христова. За стеной мычала корова. Дверка из неплотно сбитых досок отделяла стойло от кухни. Она скрипнула, процарапав пол. Вошла женщина неопределенного возраста, высокого роста, сухая, с узловатыми пальцами, которые она вытирала о свой черный фартук.

— Мадемуазель Мазалег! — воскликнула она. — Какой приятный сюрприз! Присаживайтесь…

— Я только на минуту, — сказала Элизабет. — Мне надо две хороших головки савойского сыра.

— Наш последний сыр как раз удался. Пойду в погреб и отберу вам самые лучшие. Да отпустите же вы это животное! Прочь, Фрикетта!

— Не гоните ее. Она такая милая, — сказала Элизабет.

— От нее у вас могут быть блохи!

— Да нет! Фрикетта, ты же не заразишь меня блохами? Тебе, наверное, самой будет скучно жить без них?

— Вот это уж верно, — подхватила Элеонора. — Искать блок, жрать и бегать с кобелями, это все, что она умеет делать. Мы взяли ее для борьбы с крысами, но она их не видит, даже когда они пробегают мимо. За нее эту работу делают наши кошки.

— А сколько у вас кошек, Элеонора?

— Было шесть, а осталось две.

— А другие?

— Да сбежали, — ответила женщина уклончиво.

Она толкнула дверцу, спустилась по трем ступенькам и исчезла в погребе, где горой лежали сыры, ветчина и куски сливочного масла. Местные жители поговаривали, что Куртуазы убивали своих кошек и замораживали их на крыше в снегу, а потом ели, приготовив из них рагу. Но Элизабет не могла поверить, что эти люди могли быть такими жестокими. Из подвала появилась Элеонора, неся две головки савойского сыра, серая корочка которого была испещрена маленькими красными точками.

— Вот, — выдохнула она. Я выбирала, как для себя самой. Я положу их в рюкзак?

— Да, спасибо, — сказала Элизабет.

Фрикетта вытянула морду, жадно втягивая воздух носом.

— Ей обязательно надо сунуть свой нос повсюду, — проворчала Элеонора, сильно ударив собаку по морде.

Челюсти Фрикетты щелкнули, она опустила уши, спрыгнула с колен Элизабет и спряталась под столом.

— Бедное животное, — сказала Элизабет.

— Не жалейте ее! — ответила Элеонора. — Она лентяйка и воровка. Впрочем, мой брат больше не хочет держать ее.

— Вы ее отдадите?

— Да что вы! Кому она нужна? Слишком много ест и никакой пользы. Это не то, что наш Боби. Вы знаете его? Это большой черный пес, который в стойле…

— Да, — сказала Элизабет. — Но тогда, что хочет с Фрикеттой сделать господин Куртуаз?

Вместо ответа Элеонора взяла кружку со стола и налила немного молочной сыворотки в стакан:

— Держите! Я знаю, что вы любите это.

Элизабет выпила глоток кисловатой жидкости и спросила:

— Он ведь не убьет ее?

— А что вы хотите, если ничего другого не остается? — вздохнула старая дева, отводя глаза. — Мы не можем кормить собак ради собственного удовольствия. Мы любим Фрикетту, но каждому свое.

— Это ужасно! — прошептала Элизабет. — Она такая ласковая, такая хорошенькая.

— О! Она даже ничего не почувствует, — сказала Элеонора. Уж мы-то никогда не заставляли животных страдать. Мой брат убьет ее из ружья.

Элизабет с ужасом посмотрела на эту женщину, говорившую таким спокойным тоном об убийстве.

— Когда? Когда он собирается сделать это?

— Когда у него будет время.

Высунув голову из-под стола, Фрикетта весело выслушивала свой смертный приговор. Глаза ее блестели, вокруг одного глаза росла белая шерсть, а вокруг другого черная. Ее пасть была приоткрыта, казалось, что собака невинно улыбается.

— Послушайте! — сказала Элизабет. — Это невозможно! Я возьму ее с собой!

Она сказала это, не задумываясь. В глазах старой девы появилось какое-то глупое выражение.