Хизер Макэлхаттон - Маленькие ошибки больших девочек

Есть в ней что-то такое, что заставляет тебя расслабиться, — она напоминает тебе о том, что ты живой человек, а не товар. Она не знает, что ты «звезда», и от этого кажется только более привлекательной. Довольно скоро ей станет об этом известно, поэтому ты наслаждаешься мгновениями, когда можно побыть нормальным человеком. Когда вы прибываете в порт, уже поздно, и ты предлагаешь ей остановиться в гостинице вместе с тобой. Она принимает предложение. Этой ночью вы спите в одной постели, ты лежишь рядом с ней, чуть дыша, не касаясь ее.

Наконец, ближе к рассвету, после того как вы долго старались не касаться друг друга, Кристиана поворачивается и гладит тебя по щеке. Она наклоняется, чтобы поцеловать тебя. Ты ощущаешь прикосновение странной серебристой субстанции, светящейся цепочки раскаленных добела шариков ртути, которая вращается вокруг твоей головы, твоего сердца и ступней. В этом есть что-то странное. Словно она проникает в тебя, в то пространство, где ты сама являешься редким видом. Кристиана наклоняется и целует тебя — мягко, нежно. Это похоже на рай. Или дом.

Ты рассказываешь ей о том, что чувствуешь себя загнанным зверем в этой своей новой жизни, как будто все сделано из пенопласта и стекла. «Бросай все это, — говорит она. — Мы можем убраться отсюда и путешествовать вместе. Никогда не поздно исчезнуть».

Потом появляется дьявол-искуситель в виде продюсера крупнобюджетного голливудского фильма. Он звонит и сообщает тебе о том, что они подбирают актеров для фильма класса А и хотят, чтобы в нем играла ты. У тебя будет карьера, как у Джулии Робертс. Как у Греты Гарбо.

Ну что?

Если ты соглашаешься сниматься в фильме, перейди к главе 166.

Если ты отказываешься сниматься в фильме, перейди к главе 167.

Ты отказываешься сниматься в фильме. «Розовая» на жаргоне означает «порно», по крайней мере это тебе известно. Ты говоришь им, что перезвонишь позже, чего ты, разумеется, делать не собираешься. Вместо этого ты еще несколько дней колесишь по Лос-Анджелесу, ничем особенно не занимаясь, пока твоя тарахтящая и хрипящая машина не ломается окончательно, и тебе приходится заплатить автомеханику все до последнего цента, чтобы отремонтировать свое чертово средство передвижения.

У тебя кончились деньги, пойти некуда. Наконец в отчаянии ты приезжаешь обратно к дому своих друзей, где звонишь в дверь до тех пор, пока хватает терпения. Потом ты поднимаешь с земли камень, один из тех, которыми выкладывают клумбы, и кидаешь его в окно кухни. Вынимаешь осколки стекла и осторожно пробираешься внутрь, где тебя сражает запах.

Здесь что-то не так. И это тебя пугает. В доме слишком тихо и жарко. Тебе надо бы позвать хозяев, но что-то заставляет тебя молчать. Здесь не надо шуметь. Ты оглядываешь гараж. Пустой контейнер из-под мороженого, по полу рассыпаны куриные кости. Над раковиной с измельчителем кружатся мухи, на всех поверхностях толстый слой пыли.

Из коридора до тебя доносится какой-то стон. В животе становится холодно, будто ты кусок льда проглотила, тебе страшно, хочется убежать, но ты успокаиваешь себя, идешь на звук в хозяйскую спальню и толчком открываешь дверь.

Хэдли, дивный лабрадор твоих друзей, лежит на полу, подвывая и пытаясь вильнуть хвостом. Он тяжело дышит, глаза с лопнувшими сосудами затянуты пленкой, в уголках пасти пена. Его грудная клетка впала, он выглядит еле живым от голода.

«Хэдли? — ты вытираешь ему морду, приносишь кофейную чашку с водой и выливаешь ее ему в пасть. — Где они? Что случилось?»

Ты носишься по всему дому, включая везде свет, дергая выключатели (включаешь стерео и телевизор, комнаты заполняются какофонией звуков). «Шерри? Миша?» Она — блондинка из Уокегана, он — русский студент (который всегда был склонен к декадентской мрачности и предсказуемым вспышкам раздражительности), приехавший по обмену из Киева. Ты рыщешь по всему дому и никого не находишь. Потом замечаешь, что дверь в подвал приоткрыта.

Внизу запах еще хуже. Спертый ржавый запах то ли водорослей, то ли спекшейся крови. Твое сердце начинает биться чаще, ладони потеют, желудок сжимается, к горлу подкатывает ком. Потом ты видишь ее. Шерри лежит лицом вниз на раскладывающемся столе, ноги раздвинуты, руки выброшены вперед. Она не двигается. Ты подходишь ближе и касаешься ее плеча. Оно холодное. Потом в пяти футах позади нее ты видишь Мишу, упавшего на сушилку. Ты стараешься не смотреть ему в лицо, большая часть которого отсутствует. Его рука все еще сжимает ружье.