Хизер Макэлхаттон: Маленькие ошибки больших девочек

Когда ты ступаешь на борт «Марионетт жоли», там пахнет плесенью и дизельным топливом. Она освещается антикварной масляной лампой, прикрученной к стене, в свете которой можно различить маленькую кухоньку с плитой и холодильником, вполовину меньше обычного, крошечную ванну и тесную спаленку в носу яхты. Пьер говорит, что может поспать на коротком диванчике, переделанном из кухонной банкетки, но ты говоришь ему, что все в порядке, и если ты не станешь снимать джинсы, вы можете вдвоем переночевать на кровати. Поэтому вы забираетесь в треугольную комнатку и пытаетесь устроиться поудобнее, не касаясь друг друга, что в таких условиях совершенно невозможно.

Все заканчивается тем, что ты остаешься с Пьером. Жить на «Марионетт жоли» трудно, возникает множество моментов, когда хочется все бросить и уйти, но в том, чтобы жить на реке, есть что-то завораживающее (один из моментов, после которого тебе захотелось все бросить и уйти, был, когда ты бухнулась животом прямо в Сену, после чего от тебя несло плесенью, дизельным топливом, планктоном и тиной. На то, чтобы полностью избавиться от запаха, ушло две недели, к тому же волосы нужно было мыть со свежевыжатым лимонным соком и томатной пастой). Вода постоянно меняется; сейчас она спокойная, как зеркало, а минуту спустя по ней пробегает волна раздражения. По ночам у волн есть ритм, как у скрипучих деревянных шарниров. С дороги сверху доносится запах выпечки, и утром запах свежеиспеченного хлеба щекочет тебе ноздри еще до того, как ты проснулась.

Яхта не плавает, на ней не ходили уже много лет. На реке дюжины старых лодок, вроде этой, они хороши, как дома для своих обитателей, но непригодны для плавания. Это мертвые двигатели и раскрашенные деревянные ящики для цветов. Пьер неловко отводит взгляд каждый раз, когда упоминает о своем дедушке, от которого ему досталась эта яхта. «Он бы проделал в ней дырку и утопил бы, — вздыхает Пьер. — Она была его сердцем». Он клянется, что однажды восстановит яхту и вернет ей былую славу, как только накопит достаточно денег.

Пьер устраивает тебя работать на вокзал Сен-Лазар в камеру хранения. Целыми днями ты через маленькое металлическое окошко принимаешь билеты и снимаешь багаж с огромных забитых полок. Сумки, коробки, дипломаты, чемоданы, саквояжи, чехлы для скрипок, дамские сумочки. Ты присваиваешь им имена, люди оставляют их. Они оставляют радио, корзины для пикника и пакеты из магазинов. Еще бывает, что они оставляют вещи, и никто за ними не приходит. В просторном складском помещении есть целая секция, где пылятся вещи из «Бюро находок». Все каталогизируется и хранится под замком у внимательного начальника носильщиков Ле Грана. Он сам себя называет «носильщиковод», но Пьер тебя заверяет, что вообще-то такой специальной должности нет. «Он просто это выдумал, — говорит Пьер. — Он такой же обычный носильщик, как все остальные».

Ле Гран — забавный краснолицый колобок, который постоянно держит в руках пюпитр в виде дощечки с зажимом. Когда-то он занимал на вокзале важную должность, но что-то такое не то сделал, связался, с кем не надо было, и его перевели в самую клоаку вокзала к потерянному багажу. Вместо того чтобы жаловаться на жизнь или озлобиться, Ле Гран начал проявлять к своей нынешней работе почти маниакальный интерес. Он постоянно следит за тем, сколько на полках в каждый момент времени лежит единиц багажа. Он рисует схемы и таблицы. «В Валентинов день хуже всего, — вздыхает он. — Эти с разбитыми сердцами вечно все теряют».

Он гордится тем, сколько ценных вещей хранится у него в «Бюро находок». «Ничего не украдено, ничего не стянуто, — шепелявит он, постукивая по своему переносному пюпитру. — Однажды мужчина приехал сюда из самого Марселя за прахом своего отца, который пролежал здесь одиннадцать лет. Одиннадцать лет эта золотая урна простояла в картонной коробке в ячейке 565еА». Он снова постукивает по пюпитру: «В целости и сохранности».

Ты бы хотела найти такую же поэтичную работу, как у Ле Грана, но правда состоит в том, что от твоей у тебя болит голова, болят натруженные руки и ноет спина. Главным утешением служит то, что ты живешь в Париже. Люди, магазины, французские пудели. Цвет, фактура, повсеместные интриги. Просто ходить по улицам здесь — это все равно что пить вино, вдыхать цвет или откусывать от самых лакомых кусочков мира. Вкусны даже самые незначительные детали. У тебя хорошие друзья, Пьер становится твоим парнем, и (почти) все воспоминания о Филиппо уходят в историю.