Джон Пэрис - Кимоно

В кабинете мистера Фудзинами одна ниша алькова была отделана в виде книжного шкафа; и сделан он был из чудесного, золотистого, как мед, сатинового дерева, привезенного из глубины Китая. Замок и ручки были выложены изящными золотыми изображениями, сделанными знаменитым художником Киото. В открытом алькове висело изображение рая Лао-Цзы, стоившее несколько сот фунтов, и такова же была находившаяся под ним тарелка эпохи Сунг из аметиста, в форме распускающихся цветов лотоса.

На столике посреди этой священной комнаты лежали очки в золотой оправе и желтая книга. Комната была открыта для лучей утреннего солнца; бумажные стены были раздвинуты.

Мистер Фудзинами передвинул квадратную шелковую подушку на край подстилки, поближе к внешней стороне веранды. Там он мог прислониться спиной к одному из столбов, образующих деревянную раму постройки, потому что и сами японцы утомляются от бесконечного сидения на корточках, к которому принуждает жизнь, проводимая на ровном полу, и придать своему телу спокойное положение, столь необходимое для размышления.

Мистер Фудзинами имел привычку размышлять часок каждое утро. Это было семейной традицией: его отец и его дед делали так до него. Руководителем его мысли были труды Конфуция, эта Библия Дальнего Востока, которая отлила восточную нравственность в форму трех обязанностей: обязанность ребенка по отношению к родителям, жены по отношению к мужу и слуг по отношению к хозяину.

Мистер Фудзинами сел на пороге своего кабинета и погрузился в размышления. Кругом тишина раннего утра. Из дома доносилось шуршание метел, которыми служанки чистили татами, и хлопанье бумажных веничков, похожих на лошадиные хвосты, которыми они сметали пыль со стен и карнизов.

Большая черная ворона сидела на одном из вишневых деревьев сада. Она поднялась, качая ветки и размахивая широкими черными крыльями. Она перелетела пруд, каркая еще резче, неприятнее и циничнее, чем обычно кричат европейские вороны. Это было зловещим предупреждением «с ночного берега Плутона», символом чего-то нечистого и угрожающего, что скрывалось за изяществом и утонченной чистотой.

Мысли мистера Фудзинами были глубоки и серьезны. Скоро он отложил в сторону книгу. Очки сползли вниз на его носу. Грудь быстро поднималась и опускалась под тяжестью подбородка. Непосвященному наблюдателю показалось бы, что мистер Фудзинами заснул.

Однако, когда часа через полтора появилась его жена, чтобы поставить на другой красный лакированный столик завтрак своего господина и нежно просила его снизойти до еды, она прибавила, что он, верно, устал от долгой работы На это мистер Фудзинами отвечал, проводя рукой по лбу:

— Правда, это так! Я очень утомил себя трудом.

Эта маленькая комедия повторялась каждое утро. Все в доме знали, что час утренних размышлений хозяина был просто предлогом для дополнительного сна. Но в семье была традиция, что хозяин должен таким образом заниматься; и дед мистера Фудзинами был великим ученым своего поколения. Чтобы поддержать традицию, мистер Фудзинами нанял какого-то голодного журналиста; тот написал серию случайных этюдов с сентиментальной окраской, а он опубликовал их под своим именем, назвав «Осыпающиеся цветы вишен».

И такова сила притворства в Японии, что никто в целом доме, даже и студенты, которые, как известно, ничего не уважают, не позволяли себе и тени улыбки над священным часом занятий, даже когда хозяин поворачивался к ним спиной.

— О хайо госаймас! Поистине много обязан за вчерашний вечерний пир!

Масляный лоб мистера Ито коснулся циновок пола с преувеличенной униженностью традиционной японской благодарности. Адвокат был в гладком кимоно темно-серого шелка. Его американские манеры и пышность были отложены в сторону вместе с пиджаком и ласточкиным хвостом фрака. Теперь он был настоящим японским деловым человеком, раболепным и льстивым в присутствии патрона. Мистер Фудзинами слегка склонился в ответ над остатками своей еды.

— Это пустяки, — сказал он, помахивая веером. — Прошу сесть поудобнее.

Оба джентльмена уселись, скрестив ноги, для утренней конфиденциальной беседы.

— Цветы вишен, — начал Ито, указывая рукой в сторону сада, — как быстро они осыпаются, увы!

— Поистине, человеческая жизнь подобна им, — согласился мистер Фудзинами. — Но что следует думать о вчерашних гостях?

— Ma! Несомненно, сенсеи [23] Хозяин или учитель (яп.). , невозможно не признать Асако-сан красавицей.